Стоило воспользоваться последним изобретением французов – проекционным кинескопом, чтобы, как стали говорить позже, «снять на кино» проход сыщиков от ворот до входной двери. Это определенно была бы комедийная зарисовка, которая имела бы коммерческий успех в «Синематограф Люмьер».
Шествие возглавлял невысокий плотный Филимонов с пышными рыжими усами. Если перейти на язык образов, массивная фигура и короткие ноги статского советника походили на самодвижущуюся запятую. За ней вопросительным знаком, почти нависая над начальством двигалась сутулая фигура его высокоблагородия надворного советника Владимира Уварова. Заканчивал процессию вытянутый вверх восклицательный знак в исполнении профессора Каменева.
Привратник узнал, зачем к его хозяину явилась эта толпа, и подчеркнуто вежливо пригласил пройти внутрь: «его сиятельство вас примет». Его сиятельство Павел Андреевич Васильевский заставил себя прождать двадцать минут в богатом, но, по общему мнению собравшихся, весьма безвкусно оформленном зале.
Наконец дверь открылась и в помещение влетел князь. Оба сыщика встали из кресел, секундой позже за ними последовал и тенор. Его сиятельство мельком глянул на них, плюхнулся в кресло и громко спросил «Где Митька? Освободили?»
– Ваше сиятельство… – начал Филимонов.
– Я говорю, где Митька? Выпустили? Если нет, тогда вон отсюда! Слышали? Вон!
– Дмитрий Павлович вчера был убит. Ошибки быть не может, – быстро проговорил Уваров. – Вместе с Алексеем Званцевым.
Васильевский вскочил с кресла и метнулся к Уварову: «Убит?» Тот, потупив взор, кивнул. Князь медленно повернулся, прошел обратно несколько шагов и рухнул в кресло.
– Врача! – пискнул тенор. Васильевский властным жестом показал: «Не надо».
– Я всегда знал, что он доиграется. Мудрено ли при его образе жизни? Я сам любил покутить раньше – но меру знал. А он… – его сиятельство прикрыл лицо ладонью, но спустя несколько секунд взял себя в руки. – Я чем смогу буду содействовать вам в поисках. Какие у вас вопросы?
– Что вы знаете о последних часах Дмитрия Павловича? – спросил Филимонов. – Может быть слышали, куда он собирался?
– Уехал в пятницу днем. Разоделся, словно на какой прием собрался: фрак, плащ по последней моде.
– Куда собирался не знаете?
– Не могу сказать, не знаю.
– Возвращался?
– Не знаю, у слуг надо спросить, – ответил он и крикнул «Эй, сюда!». Прибежал камердинер, следом за ним в дверях появилась горничная.
– Митька вчера возвращался домой? – спросил князь. Слуги покачали головами.
– А утром? Вообще возвращался, как ушел? – позволил себе вопрос Филимонов. Снова в ответ качание головами. Васильевский жестом показал, что те могут идти.
– Ссорился с кем-нибудь в последнее время?
– С его-то характером? С половиной Петербурга сегодня поссорится, а завтра вечный мир, шампанское вместе пьют, – покачал головой князь. – Характер такой, не получалось на него долго сердиться.
– Насколько близкими приятелями они были с Алексеем Званцевым?
– Это странно, но довольно близкими. Характеры противоположные, но сдружились. Черт его знает на какой почве. Лешка-то он был тихий, скромный… Не то, что Митька.
– Можем осмотреть его вещи? – подытожил Уваров.
– Смотрите, – махнул рукой отец. – Наверх по лестнице, направо.
Втроем следственная комиссия поднялась в комнату покойного, но каких-то особенных улик не нашла: наполовину пустой ящик шампанского прямо около кровати (той же марки, что и на поляне), фотографические открытки самого непристойного содержания общим количеством более сорока. В довольно большом книжном шкафу лежали и, что странно, не пылились Милль, Менгер, «Сатирикон» Петрония и многое другое.
К чести покойного надо заметить, что собрание нецензурных сочинений в рукописных сборниках и нескольких томах эмигрантской печати лежали не просто так: на рабочем столе лежала тетрадь, где быстрым угловатым почерком было выведено «Дм. Пав. Васильевский. Опыт изучения русской неподцензурной литературы XVIII–XIX вв.».
Найти хоть что-то полезное для дела в комнате не удалось: ни дневников, ни заметок. Осмотр одежды показал, что покойный Дмитрий Павлович любил дорогие вещи – и только. Визитных карточек, писем также найти не удалось.
Когда сыщики вместе с профессором спустились вниз, его сиятельство встретил их с бокалом коньяка в руке.
– Я уже говорил вам, что помогу. Все, что требуется и что в моих силах – я сделаю… – рявкнул Васильевский-отец и залпом опрокинул всю рюмку. – Но если не найдете виновного, в порошок сотру. И вас, господин статский советник, и вас… – он мельком глянул на мундир Уварова, – господин надворный советник, и вас…
Он на секунду осекся. Филимонов и Уваров были при полном параде, в мундире и с орденами – а тут перед ним стоял какой-то субъект в сером штатском костюме-тройке, с цилиндром и тростью в руке.
– Вы кто такой? – недовольно бросил он.
– Я консультант по этому делу, – отозвался тенор, – профессор Каменев.
– И вас сотру, господин профессор, – заявил Васильевский. – Ищите, вашу ж…
Он повернулся к столу с коньяком, снова налил себе почти полный стакан. Когда следственная группа уже была в дверях, князь выдавил из себя не то крик, не то лай. Последнее, что они слышали – как звучно треснуло толстое богемское стекло коньячного бокала, столкнувшись с массивной дверью, и как оно, политое французским «Курвуазье», разлетелось по ковру тысячами осколков.
Глава 7
Напряженное молчание следовало за всеми троими, пока они не вышли из дверей особняка. Китайский дракон теперь показывал им на прощание язык: следственная группа стояла у дороги и ждала извозчика.
«Мне…» – начал Уваров, но за долю секунду до него первым начал говорить статский советник. Владимир Алексеевич замолчал – и потому, что заговорило начальство, и просто в силу воспитания.
– Вот нам очередной стимул работать быстрее и раскрыть это дело. У Павла Андреевича связи при дворе, – посмотрел на спутников Филимонов и начал медленно, но верно бледнеть. – Такие связи, что мы с тобой, Володь, будем расследовать кражу оленей в тундре. Таким будет наше следующее дело. А тебе, Николай, придется учить пению северные народности.
Тенор еще плотнее завернулся в осеннее пальто, которое он, впрочем, не снимал и летом. Мысль о поездке на Север давала следующую цепочку рассуждений: там холодно, следовательно простуда, следовательно нет голоса – а, значит, лучше повеситься заранее.
– Антон Карлович, это, конечно, безумие… Но в мире много безумия – взять хотя бы наше законодательство по финансовой части… – как обычно начал с китайских церемоний Уваров.
– Володь, давай короче. У тебя есть мысль?
