– Справедливо, конечно…
– Иное дело, кто ж знал, что фрицы налетят да бомба угодит. Что там, колокольня была?
Наталья бездумно поддакнула:
– Высоченная.
– А теперь учти и то, что Князь, дурачок, и не узнал того, из чьих холодных рук чемодан подтибрил. Я для него лишь папаша твой полоумный, елозит по хуторам, иконочки на хлебушек меняет, за бесценок спустить готов.
– Мишенька, а ну как пустышка?
– Нет, сестреночка, – твердо возразил он, – это версия. А раз так, то есть основания на такой куш рассчитывать… Да что слова? Вот, сама смотри. Разжился тут по случаю.
Михаил выложил несколько бережно сложенных листков. С трудом вчитавшись в текст, Наталья так и ахнула:
– Боже мой, это-то ты откуда взял?
– Да мир-то не без добрых людей, а если добрый еще и жадный – я тут как тут.
Два обычных пожелтевших листа, исписанных корявым почерком, со множеством ошибок. Перед глазами поплыли золотые круги, она зачарованно читала и перечитывала:
– Кипренский, Куинджи, Маковский, Тропинин, Кандинский, Репин… Прохор с Городца, Алекса Петров, Федор Зубов… это то, что в эшелонах сгорело?
– Сие, сестреночка, список того, что по данным ихнего хамского управления по делам искусств значится… понимаешь? Значится сгоревшим в результате налета фашистской авиации, в эшелоне номер четыреста сорок – сорок пять. И что удумали-то, ведь налет-то потом лишь случился. Рвануло до того… ну, неважно. Натурально, полотна, пропитанные маслом, дотла сгорели. А я навстречу в эшелоне, где наше, батино, и иконы, и чемодан мой золотой. Тут и встренулись, тут и рвануло. Ну и не доехали ни до Москвы, ни до Урала ни наш чемоданчик, ни ящички, смекаешь?
Наталья молча кивнула.
– Если хотя бы что-то не сгорело? Если хотя бы что-то успел Князь стащить – оно именно там и должно быть, в заваленном подвале, – подвел черту Михаил, – а ну как, представь, найдем сверх папиного – все наше, слышишь? И тебе хватит, и Сонечке, и даже на приданое.
Восковые пальцы нервно стучали по столешнице.
– И ты доверяешь этим своим пионерам? А ну как донесут? А с ними придется делиться?
– Да брось ты! К чему им? Беспризорники, вечно голодные, да и умом не блещут. Вот пусть они мелочовку осязаемую копают, да и я поищу.
– Прав ты, папенька, неучам-то что, лопатой помахали – получили – отвалили.
– Вот. Они пусть копают дальше, где начали, – по всему видать, ящики с монетой и археологией свалили небрежно, возможно, просто по ступенькам запустили в нижний придел. Бомба аккурат в середину здания попала, прошла до пола, как сквозь масло. Все разнесло.
Наталья хрустнула пальцами, морща лоб:
– Ты о другом подумай: не мог Князь в одиночку все это перетащить. Тяжелое же. Значит, еще кто-то знает, а то и подтибрил уже.
– Во-первых, очень даже мог, если по узкоколейке на дрезине. Можно и в одиночку. Во-вторых, даже если еще кто знает, что с того? Суть не в том, кто знает, а в том, кто раньше доберется. Что там никто не копал – даже не сомневайся. У меня глаз наметанный. Примусь. А уж когда очухается Князюшка или кто там – ищи-свищи. Только ему ни слова, поняла?
– Иначе что? – усмехнулась она, побледнев.
Как ни крути, открытыми оставались вопросы, как отцовские документы попали за пазуху Михаилу и куда делся настоящий сопровождающий папиной коллекции.
– Так и будешь, как навоз в проруби, ни нашим, ни вашим? Ты вспомни: когда жрать было нечего – кто вас кормил? За чей счет по сей день живете? А когда муж тебя лупцевал – и за дело ведь, Наташка! – кто заступился, грех на душу взял? Нечто Князь?
– И все-таки, папенька…
– Все, – отрезал Михаил, широкой ладонью прикрыл ценные бумаги, – прямо отвечай: обещаешь молчать или как?
Наталья не выдержала, отвела взгляд:
– Твоя воля, папенька. Покушаешь с нами?
– Вот и умница. Изволь, поснедаем.
15
– Под повышением производительности обработки на токарном станке понимается выпуск большего объема деталей за меньший промежуток времени при одновременном снижении брака и облегчении труда рабочего…
Колька, забывшись, с аппетитом цыкнул зубом. Обед скоро, немного осталось обождать, пусть себе болтает. Для вида чирикая в тетради, он всеми силами старался не отвлекаться. Это было трудно, почти невозможно. Во-первых, солнце на улице, жара, в подмышках гимнастерки можно пару картох запечь. Во-вторых, общественная нагрузка в школе скоро закончится, можно потащить Олю искупнуться или просто погулять. В-третьих… да что тут, недоумки, что ль, собрались? И так все понятно!
Возможно, Николай переоценивал степень своего профессионального мастерства, не так-то долго продержался он на заводе, но все-таки успел нахвататься. Правда, модели станков диковинные, невиданные, многие даже с немецкими бляхами, ну и что? Принцип-то одинаковый!
– Какие возможны способы повышения производительности обработки? Может, никаких нет, а, Пожарский?
Колька вздрогнул.
– Ну?
– Э-э-э, – протянул он, возводя глаза к потолку и пытаясь вспомнить какое-нибудь умное слово, – это… Повышение режима обработки!
– Отлично, – скривился наставник, – вот если выучишься как следует, в чем я лично сомневаюсь, и останешься с целыми пальцами, то тогда и будешь повышать. Стахановец. Это когда хороший инструмент, тогда и повышай. Ну? Что там на потолке написано?
Подождав некоторое время, наставник сжалился:
– Садись. Не спи, трибунал проспишь. Кто еще может сказать?
Три десятка человек прилежно хлопали ушами, демонстрируя полную и безысходную покорность судьбе. Преподаватель обреченно вздохнул:
– Понятно. Ну тогда пометим: использование… комбинированных инструментов и приспособлений. Все успевают? Групповая обработка деталей…
И снова Колькины мысли ускользнули куда-то в сторону: «Интересно, а сметану сегодня дадут? Эх, жаль, посуды нет, с собой бы прихватить… Да что ж это я! Вот беззаботная свинья. Только и мыслей что о еде, раскабанею, перестану влезать в штаны».
Для этого надо было еще работать и работать. Был он, конечно, не такой синий и страшный, как в прошлом году, появился даже намек на щеки, так что иной раз он, веселя Ольгу, самодовольно крутился у зеркала, вопрошая: «Кто этот упитанный товарищ?» Однако до того, чтобы «раскабанеть», надо было еще отъедаться и отъедаться, что было непросто. В столовой учащиеся питались бесплатно, но не жировали, это точно.
Место заведующего столовой было не иначе как проклятым. В противном случае чем объяснить, что люди с безупречным происхождением, полным отсутствием чуждого элемента, попадая за стол заведующего, рано или поздно начинали, что называется, грести лопатой и нести мешками. Всего-то два месяца назад сел заведующий Зайцев, ранее работавший в столовой закрытого военного кооператива, который, как выяснилось, бесплатно прибирал из столовой предприятия завтраки, обеды и ужины на завтраки для своего семейства аж из двух членов – его и огромной белотелой супружницы. Когда она иной раз выбиралась на улицу, казалось, что по тротуарам гуляет туча. Сметану Зайцев разводил простоквашей, забирая остатки себе, кефир – молоком, хорошее молоко списывал как прокисшее, а мясные бульоны умудрялся варить вовсе без мяса. Кур хороших толкал налево, а тухлых вымачивал на ночь в уксусных ваннах, и наутро все жевали чесночные котлеты из этих «покойниц» со стажем.
