– Ну что? Сгоняем?
– А то, – позволил Гога.
– Зачем гонять? – мечтательно глядя в небеса, вопросил Сашок. – Если можно послать бойцов.
– Точно! – одобрил Васька и свистнул Андрюху с Яшкой.
– Так, пацанята. Где самогон продается, знаете?
– Кто же не знает, – хмыкнул Пельмень, – каждая курица знает.
– Ну раз каждая, тогда вот вам гроши и еще…
– Она нам не продаст, – подал голос Яшка, – знает, что мы не употребляем, а чужим не отпустит. Боится.
Васька вдруг встал в позу и продекламировал:
– Радуйся, Саша! Теперь водка наша!
– Как же, знаю, Коля, я: теперь монополия, – хмыкнув, отозвался Сашок.
– Эхма, жизнь! – вздохнул Гога с необычной для него живостью. – Даже бабку, что одним копытом в могиле, и ту запугали.
– Ну тогда держите еще тридцатку, возьмете пол-литру в лабазе и…
– Нам не продадут, дядь Вась, – заметил Пельмень, – там сейчас тетка знакомая за прилавком.
– Ну ни на что вы не годитесь, – горестно заметил Васька, – придется самому плестись. А вы тогда шуруйте отсюда, никчемы. В кино, что ли, сходите.
– Работать не будем сегодня? – уточнил Яшка.
– «Работать не будем», – передразнил Василий. – Ты руля видишь тут? Ну, профессора. Нету! Что делать – непонятно, стало быть, выходной. Валите и не отсвечивайте. Ближе к вечеру вернетесь.
– Ну ладно, – неуверенно протянул Пельмень, – тогда мы пошли.
Васек царственно махнул рукой:
– Идите, идите, молодые люди. Посетите кино, музэи, буфэты…
Обменявшись многозначительными взглядами, ребята отправились в путь. Если поторопиться, можно успеть на удобную электричку, а там недалеко и до вокзала с его самыми заманчивыми перспективами – лопатниками, забытыми чемоданами и прочим.
Дождавшись, пока молодежь скрылась из виду, Гога, зыркнув на Васю волчьим глазом, спросил напрямик:
– Ты чего задумал?
Васька, который без посторонних зрителей перестал зубоскалить и строить из себя рубаху-парня, пояснил:
– Жорик, они тут неспроста.
– С чего ты взял?
– Видел, как быстро они как бы нашли подвал?
– Н-да.
– Да и уверенно они себя тут ощущают. Предлагаю организовать культурный шмон.
– Ну а что Князь скажет? – меланхолично спросил Сашок.
– Нам все равно, – вежливо ответил Васек.
36
Рабочий день близился к концу, выдался перерыв, решили перекусить.
– Мне эта баба уже поперек горла стоит, – поведал Остапчук, ожесточенно гоняя ложкой в кружке, – многовато воли себе забрала, а Николаич ей потакает. Что на свете происходит?
– Саныч, ну сам же виноват, – деликатно попрекнул Акимов, цедя чай сквозь кусок рафинада.
– Чем это? – возмутился товарищ. – Я тут что, рыбка золотая на посылках? Какого лешего я еще должен бегать по ее поручениям?
Сергей промолчал. История с Натальей – паскудная, недостойная – выбила всех из колеи. Притащить невменяемую тетку, промариновать в коридоре несколько часов, подсунуть бумагу для чистосердечного, запереть в клетку – по всем статьям они выходили виноватыми, а Катька – молодец. Хотя изначально во всем была виновата именно она и никто другой: зачем посылать старшего товарища обеспечить привод по закрытому делу? Если так уж охота, иди сама.
«Хотя стоп, она же не приказывала, а попросила. И вполне Саныч мог отказаться…»
– Все от доброты от этой, – как бы прочитав его мысли, провозгласил Остапчук, – послал бы я ее куда подальше, ничего бы не случилось.
– Так ничего и не случилось, – напомнил Акимов. – Натальино чистосердечное Сергеевна при мне по ветру пустила, а Николаич откуда узнает?
– Это да.
Громко хлопнула дверь, послышались решительные шаги, появилась Анна Филипповна Приходько собственной персоной, с авоськой, волоча за руку нежно-зеленую Светку. Когда мамаша отпустила ее ручонку, Светка, потеряв опору, тотчас рухнула на стул и немедленно заснула.
– Где начальник отделения? Что же это происходит, граждане дорогие? Дети травятся, а власть чаи гоняет!
– В чем дело? – строго осадил ее Остапчук. – Каждый трудящийся имеет право.
– Да клала я на твои права! – рявкнула тетка. – Ты мне скажи: долго эта тварюга ползать по квартирам будет, народ спаивать? Будет порядок или я не по адресу?!
Акимов попробовал по-хорошему:
– Анна Филипповна, ты толком скажи, что стряслось? У тебя вон ребенок вроде заболел.
От этого бытового наблюдения женщина просто взбесилась:
– Да ты что?! Нешто правда? Догадался! Ты лучше спроси, с чего это у меня ребенок к обеду уже лыка не вяжет!
– Ты в своем уме? – строго спросил Остапчук.
– Сам понюхай, умник! Что это вообще творится! Дайте мне бумагу, буду в Кремль писать!
– Так, все, – призвал к порядку Акимов, – Анна Филипповна, ты бы сначала в больничку сгоняла, потом к нам.
– Нашел дуру, чтобы я объяснялась, почему ребенок пьяный? – отдуваясь, но уже спокойнее отозвалась Приходько. – Ничего, не помрет. Заставила проблеваться да молоком напоила. А все Домашка эта, змея, ползает по гостям, жаба старая, застолья устраивает, а разливает – вона во что!
Анна Филипповна достала из авоськи бутылку, завернутую в газету.
– Улика, – пояснила она, – чтобы отпечатки остались.
– Отпечатки, – машинально повторил Сергей, разворачивая газету. В ней оказалась обычная бутылка, судя по горловой наклейке, из-под ситро.
– Не лапай, – предостерегла Анна Филипповна, – сотрешь отчеп… да ну тебя.
Акимов потянул носом:
– Самогонка?
– Она! Оставили, дуры старые, на столе, а эта вон, – она кивнула в сторону почивавшей Светки, – возьми да глотни.
– И что, много выпила?
– Да где ей. Только это ж ведь Домашкин, сто градусов в тени, а сама в глотку льется, к тому же на какой-то штуке… цедра или что. Сразу не поняла и второй раз хлебнула. Это хорошо, что я с чайником вошла.
– Соседи пьянствовали, что ли? – уточнил Остапчук.
– Да занимались, – таким же манером ответила Филипповна, – по мне-то что – хоть упейся, отраву свою зачем за порог тащить? В общем, или вы что-то делаете, или я к прокурору пойду.
Она растолкала Светку, та открыла слипшиеся, как вареники, глаза, пробормотала:
– Ага… – и попыталась заснуть стоя. Но названная мать твердо поставила ее на ноги и потащила за собой. Светка брела, как шагающая кукла, то и дело норовя уронить голову.
