– Оставим, – прервала ее Сергеевна, – я могу сказать вам совершенно четко: ваш отец, Лука Ильич Шмайло-Введенский, расстрелян после пыток фашистами в сорок втором, похоронен на кладбище станицы Спокойной.
– Это точно? – резко спросила Наталья.
– Вот документ.
На этом месте Оле послышался какой-то шорох на необитаемой половине, как будто что-то упало, но Сергеевна снова заговорила, и стало не до того:
– Итак, человек, который по документам значится как Лука Введенский, вам не отец. Я не знаю, кто он. Ваш любовник? Муж? Сообщник Князева?
– Мне нечего вам сказать.
– Хорошо. На ваше счастье, не я веду дело об убийстве Ивана. Все, что мне удалось обнаружить, я могу передать в местное отделение милиции для решения вопроса о возобновлении дела. Но лично мне нужен Князь.
– Простите, и снова я не понимаю, – вежливо отозвалась Наталья, – мы сейчас говорим о профессоре Князеве?
– Я имею в виду Князя, он же Князев, Андрей Николаевич, который контрабандист и лишь по совместительству – сотрудник Музея истории Москвы.
От удивления Оля чуть не вскрикнула, но вовремя зажала рот руками. Вот те раз! Видимо, Наталья попыталась что-то сказать, но Сергеевна грубо ее пресекла:
– Заткнитесь. Без драм и комедий. Очень мало времени. Вот эта вещь вам что-нибудь говорит?
Тут вскрикнула Наталья – от чистого сердца и, совершенно очевидно, от немалого изумления:
– Откуда она у вас?
– Лично приобрела у Князя за презренные деньги. Сумму вам знать ни к чему, но я уверена, что с нее вы не получили ни фунта.
– Какого фунта?
– Самого обыкновенного, британского. Продавая мне этот образ Тайной вечери… полагаю, Прохор с Городца, я права?
– Да.
«Что там за крысы такие… беспокойные, – удивилась Ольга, снова уловив движение на нежилой половине. – Надо бы того… дезинсекторов позвать, а то отгрызут ребенку нос, будет знать…»
– Так вот, загоняя… применяя его терминологию, уж простите… эту культурную ценность мне, он был уверен, что имеет дело с супругой британского атташе.
– То есть это – вы?
– Так вы слыхали обо мне? Вижу, слыхали. Да, это я. Князев продал этот образ мне. К сожалению, вы не так ему необходимы, как, возможно, вам казалось.
Наталья растерянно спросила:
– Если, как вы говорите, он продал вам икону, полагая, что вы – англичанка… почему же вы его не задержали?
– Потому что мы встречались в общественном месте, потому что я не имею права подвергать опасности случайных прохожих. Я уверена, что у него имеется оружие.
– У него? Оружие? – странное выражение послышалось в голосе Натальи, похожее на презрение.
– Представьте себе. Вообще мне кажется, что вы мало о нем знаете. Знаете ли вы, например, что его неоднократно пытались привлечь к уплате алиментов – и все безуспешно?
Молчание.
– А то, что его фактическая супруга проживает в Лондоне и он просил по моим «каналам» передать ей письмо?
– Покажите, – потребовала Наталья.
– Конверт – извольте. Письмо не могу.
И снова тишина.
– Понимаю, – снова начала Сергеевна, – всегда непросто принять мысль о предательстве. Решать, в конце концов, вам.
Наталья молчала довольно долго, но, когда заговорила, голос ее звучал спокойно, взвешенно, размеренно:
– Обсудим детали.
– Наконец-то, – слышно было, что гостья порадовалась от чистого сердца, – только давайте прикроем окно.
Заскрипели половицы. Оля было запаниковала, но вовремя сообразила метнуться не к крыльцу, а, напротив, за угол дома, на пустырь-огород. Притаившись, она слышала, как плотно закрывают створки, задергивают шторы. Она осторожно обогнула хибару и поспешила прочь. Что-то ей подсказывало, что сейчас Наталье не до образцов.
«Чудные дела у нас творятся, а кому рассказать – не поверят. Да и стоит ли? Вот так влезешь, как слон в посудную лавку, и все испортишь», – Оля рассуждала вполне здраво, по-взрослому, а саму так и разрывало от желания поделиться невероятными открытиями.
Она глянула на солнце: время к обеду, стало быть, Колька скоро освободится.
Выяснилось, что он уже освободился, хотя и не совсем: проходя мимо помещения столовой, Оля с удивлением увидела, что Колька чистит картошку, огромный чан.
Она без церемоний влезла в окно, по летнему времени открытое:
– Ты чего это здесь?
– Сослали, – покаялся Колька, горестно качая головой, – поссорился с мастером, отправил вот работать на Тамару.
– Давай помогу, – разыскав ножик, Оля устроилась рядом, – опять умничал не в меру.
– Ничего… ну сама посуди… – Решив объяснить свою позицию (а заодно и отдохнуть от дела, которое недолюбливал), Колька взял картофелину и принялся показывать: – Вот сделал я один проход, – он снял кожицу один раз, толсто и халтурно, – теперь надо пройти второй раз, а перед этим отвести резец. Так?
Оля кивнула.
– Отвести достаточно на полсантиметра, – он отвел нож на указанное расстояние, – быстренько вернуть – и можно работать. Вот так.
Он безо всякой жалости снял немалую стружку прямо по картофельной мякоти – ох, видел бы кто это раньше, в войну! Теперь-то что, можно и пошиковать.
– А мастер говорит: не умничай, минимум двадцать миллиметров!
И Колька, чтобы подчеркнуть абсурдность требования, развел нож и картошку на весь размах рук.
– И что? – спросил он требовательно.
– Что?
– Да вот с такенного расстояния вести резец для второго прохода? Заснуть по дороге можно. Это же такая трата времени!
– Ну а мастер?
– А что мастер? Говорит: раз вы такой умный, товарищ Пожарский, вам на практикуме делать нечего. Вам надо поручить более ответственное дело. И вот сюда, – Колька обвел руками, обозначая масштабность порученного задания.
– Давай-ка не халтурь, – посоветовала Оля, – поручили – выполняй. Меньше болтать будешь, умелец… Да! Кстати, о поболтать. Только по секрету. Ты знаешь, профессор-то Князев – контрабандист.
– Этот чистоплюйчик? Да ну. Перегрелась, что ли?
– Ты сперва послушай, а потом обзывайся, – обиделась она, – забегаю я к Введенской…
– Опять.
– И снова. Не волнуйся, не добежала. Зато слышала интересный разговор…
– Ты что, подслушивала? – прищурился Колька.
– Именно, – хладнокровно ответила она, – это лучший способ узнать то, что тебе знать не положено, но полезно! Так вот…
Выслушав Олю, Колька серьезно огорчился. Это что же, втравил ребят в историю? Ничего себе номер.
