Она не оправдала ожиданий Ллос на Дне Дьявольской Паутины — вот почему она не стала Йор'таэ, — но она искупит свой грех и снова увидит однажды одобрение в восьми глазах Паучьей Королевы.
А тем временем Данифай убивала во имя Ллос. Каждый восьмой клиент, приходящий к ней в мансарду, становился ее жертвой. Пусть Паучья Королева и не отвечала на ее молитвы, но Данифай тем не менее продолжала приносить ей жертвы.
Она избавлялась от трупов, продавая их пожилому дроу, владельцу грибной фермы. Жертвы Данифай оканчивали свой путь в качестве удобрения на грибных плантациях Донигартена.
«Слабые становятся кормом для сильных», — подумала она, и улыбка осветила ее изуродованное лицо.
Стук в дверь заставил ее обернуться.
— Эй, Фа! — окликнул из-за двери заплетающийся голос. — Открой. Я хочу полакомиться твоим телом.
Данифай узнала этот голос. Хиган, второй сын разорившегося торговца. От него вечно разит солеными грибами и крепким вином.
— Подожди минутку, — ответила Данифай, и мужчина подчинился.
Хиган был номером восемь.
Данифай достала из пояса склянку с настойкой черного корня, обмакнула в нее палец и провела им по губам. Надев на лицо улыбку, она открыла дверь.
За дверью стоял Хиган, белые волосы растрепаны грязная рубаха полурасстегнута. Данифай была выше мужчины на две ладони. Она посмотрела на его слезящиеся красные глаза и подумала: «Ты один из слабых».
— Привет, Фа, — бросил он, жадно уставившись на ее груди, прикрытые лишь ветхой сорочкой. — Ну разве мы не прекрасная пара?
Он позвенел кошельком с монетами у нее перед носом.
Данифай сгребла монеты и хлопнула его по лицу. Он улыбнулся, несмотря на кровоточащую губу, подхватил ее на руки и прижался губами к ее губам. Дыхание его было зловонным, его возбужденное мычание — отвратительным. Она терпела, зная, что с каждым поцелуем он все глубже увязает в ее паутине.
Данифай позволила ему отвести себя к кровати. Он попытался уложить ее на койку, но она, пользуясь тем, что была сильнее, вывернулась и вместо этого заставила его лечь снизу. Он пьяно ухмыльнулся, бормоча какие-то жалкие нежности.
Она раздвинула его ноги, и он в возбуждении облизнул губы. Его руки теребили ее юбку, ее пояс, и по его движениям она понимала, что мозг его затуманен не только крепким вином. Его рука скользнула по пузырьку с черным корнем и даже не остановилась, настолько ему не терпелось добраться до ее кожи.
Улыбаясь ему в лицо, она дразнила его, считая до тридцати, — пока вожделение на его лице не сменилось недоумением, потом тревогой.
— Что со мной такое? — сказал он невнятно и хрипло. — Что ты со мной сделала, шлюха?
Он попытался оттолкнуть ее, но снадобье уже подействовало. Силы покинули его, и он сумел лишь схватить ее за плечи. В считаные мгновения он оказался полностью парализованным и мог лишь с ужасом смотреть на нее.
Данифай холодно взглянула на него, продолжая улыбаться, и начала выпевать заклинание. Ее голос взывал к Ллос, предлагая смерть мужчины ради удовольствия богини. Окончив молитву, она положила ладони ему на горло и задушила его.
Он умирал, выпучив глаза и влажно хрипя.
— Ты слаб, — прошептала она ему на ухо. — А я — паучиха.
ГЛАВА 17
Змея зашипела снова и, извиваясь, заскользила к ней. При каждом движении существа души вопили от боли и страха.
При виде светящихся душ Халисстре на миг пришло в голову, нет ли среди запертых внутри твари Рилда. Она решила, что ей нет до этого дела, и шагнула вперед.
Она зарычала, вскинула Лунный Клинок и ринулась навстречу змее.
Халисстра ступила в Ущелье Похитителя Душ и почувствовала, как тело ее растягивается в пространстве и во времени. Она стиснула зубы и заставила себя идти вперед. К горлу подкатила тошнота, но она подавила ее.
Впереди и позади нее тянулся узкий проход. По обе стороны вздымались отвесные стены. Лодыжки ее окутывал туман.
Этот туман шипел и кричал на нее. Халисстра сжала Лунный Клинок. Она была не одна и знала это.
— Убирайся, — произнесла она тихо и угрожающе.
Туман впереди закружился, и из него возникла огромная змея, чьему телу не было конца. Черные пустые глаза заглянули Халисстре в душу и пригвоздили ее к месту. Змея разинула пасть и зашипела. От этого звука между ног у Халисстры стало мокро.
Глубоко внутри змеи копошились миллионы крохотных полупереваренных падших душ. Их исполненные отчаяния и ужаса вопли обрушились на Халисстру. Она пыталась крепиться. В них она увидела свою собственную судьбу — она тоже была падшей душой, Но вместо безнадежности в ней проснулся гнев.
— Выходи на бой, — сказала она, и не знала, обращается ли к существу или же к кому-то еще.
Миниатюрные големы всем скопом кинулись на Громфа. Трансмутация, давшая Архимагу возможность сражаться, не позволяла ему сотворить какое-нибудь заклинание, чтобы остановить их, и он решил не покидать своего места на туше главного голема, над призматической сферой.
Мелкие твари карабкались и запрыгивали на тело голема, пытаясь добраться до Громфа, их было штук тридцать-сорок. Архимаг взревел и взмахнул топором.
На спину ему запрыгнул паучий голем, потом второй, и оба впились в его плоть. Другие карабкались по его ногам, подбираясь к груди. Заклинание брони отражало некоторые укусы, но не все, и он снова и снова охал от боли.
Он схватил одну из тварей за лапу, швырнул на тушу голема и разрубил топором. Потом он так же разрубил второго, третьего, все время ожидая, когда же закончит действовать заклинание трансформации, чтобы он мог заняться главным — призматической сферой.
К его ужасу, зарубленные им маленькие големы рассыпались на еще более мелкие осколки и в пять секунд все они отрастили себе по восемь лап и снова кинулись на него.
Он выругался, отбиваясь от пауков, которых становилось все больше и больше. При каждом его ударе мелкие твари рассыпались на части, и каждая превращалась в нового, еще более мелкого паучьего голема. Один убитый порождал пять новых.
Его окружала копошащаяся масса големов. Они лезли на него со всех сторон, толпа бесстрашных, безжалостных убийц. В конце концов он перестал кромсать их топором и принялся сбрасывать или спихивать ногами с тела главного голема. Но от этого было мало толку, и в считаные мгновения маленькие големы так плотно облепили его, что он едва мог двигаться под их тяжестью.
Громф попытался левитировать при помощи броши Дома Бэнр, но големы были слишком тяжелыми. Он не смог подняться в воздух.
Их зубы и когти пробивали его защитные заклинания и впивались в тело. Он вопил от ярости, боли и досады. Его кольцо изо всех сил старалось исцелять раны, нанесенные пауками, но их было слишком много. Вместо каждой твари, которую Громф сбрасывал с себя или спихивал с тела голема, появлялись три новые. Он стряхивал их со своих рук, отрывал от лица, отшвыривал их ногами. Его терзала мучительная боль. Сражаясь, он рычал. Если бы не регенеративная магия кольца, он был бы уже мертв.
