А про себя подумал, что слукавил. Несмотря на то, что здесь случилось, уходить не хотелось. И внезапно дальнейшая судьба Вельмины не была безразличной. Итан слишком хорошо понимал, каково это, когда тебя заставляют делать то, что противно до рвотных позывов. Ему не хотелось, чтобы этот Ариньи к чему-то принуждал маленькую птичку с волшебными глазами.
Но экономке вовсе необязательно знать о том, что он думал — и она увидела только то, что оказалось на поверхности. Вздохнула, окинула его обиженным взглядом, и собралась уходить.
— Единственное, что ты можешь сделать действительно правильного — это пойти и купить эту проклятую вытяжку из мартовской травки, — бросил он ей в спину, а сам отвернулся.
Наверняка у Тавиллы глаза округлились, и от возмущения она сделалась багровой. Лессия оказалась большой шутницей. Ну это ж надо было, катализатором трансмутации назначить вытяжку от нежелательной беременности…
***
На обед он все же решил пойти, потому что голодный работник — плохой работник. И без того качество ремонта оставляло желать лучшего, при всем-то прилагаемом старании. Но, поразмыслив, Итан решил поменять пропотевшую сорочку, усмехаясь про себя — мол, тяжело расставаться с королевскими привычками, ни один простолюдин не меняет одежду два раза на день. Поэтому он вернулся к себе в комнату, стянул через голову сорочку, а когда потянулся к полке за свежей, услышал за спиной вздох. Развернулся резко, всем корпусом, уже и не зная, чего ждать. Но в щель приоткрытой двери на него благоговейно взирала Вельмина де Триоль. Смотрела так, что Итан вмиг подобрался — а ну как узнала в нем короля? Но Вельмина, моргнув, покраснела и пробормотала:
— Дверь была приоткрыта… прошу прощения.
Смотреть на ее смущенное личико было интересно и одновременно приятно. И, пожалуй, Тавилла очень точно описала эту маленькую женщину, Итан почти представил себе, как она грустно сидит на краю кровати, словно нахохлившаяся птичка, совершенно уверившая себя в том, что во всем виновата она сама. Вельмина де Триоль дико смущалась, глядя на него, стиснула руки поверх подола темно-коричневого шерстяного платья. Взгляд выхватил на правом запястье приличных размеров синяк…
— Вы здесь хозяйка, — торопливо сказал он, — не за что извиняться.
И понял, что сам начинает краснеть. И удивился этому. А всему виной — багрово-синее пятно на тонкой смуглой руке.
Вельмина вскинула на него взгляд, взмахнула ресницами, словно бабочка крыльями.
— Я, собственно, к тебе шла. Хотела убедиться, что рана закрылась… Осмотреть… — последнее было сказано после запинки, — но я… не хотела…
Под конец ее голос прозвучал едва слышно. Итан кивнул.
— Да, пожалуйста. Проходите. Я не закрываюсь, да мне и не от кого закрываться. И незачем…
Смущение Вельмины оказалось заразным. Итан внезапно почувствовал себя большим и неуклюжим по сравнению с этой легкой птичкой, что впорхнула в комнату. Этаким громилой в посудной лавке. И замер, не зная, куда руки девать — то ли сцепить их за спиной, то ли сложить на груди. Встретился с темным бархатным взглядом.
— Ты бы мог прилечь? — спросила Вельмина де Триоль.
— Да, конечно.
Он шагнул к кровати, растянулся на ней, положив руки вдоль тела, и даже прикрыл глаза. Затаив дыхание, спокойно лежал, пока тонкие пальцы легонько надавливали ему на живот вокруг места, где была рана.
— Здесь не больно? — спрашивала Вельмина, — а здесь? Все в порядке?
Потом она замолчала, а он не торопился открывать глаза, потому что вот так лежать и чувствовать осторожные прикосновения оказалось неожиданно приятно. С Лессией все было по — другому… Совсем по-другому.
— На тебе герб правящей семьи Аривьена, — сказала Вельмина, — ты точно не помнишь, откуда он? Просто так такие вещи на людях не оставляют. Возможно, ты служил кому-то из королевской семьи в Аривьене?
Ее тихий голос как будто убаюкивал, усыплял бдительность. И так было хорошо, когда ее теплая ладошка боязливо легла на грудь, поверх того герба…
— Сколько я себя помню, он всегда был со мной, — невольно прошептал Итан, — вторую печать поставила Лессия.
«Скот всегда носит клеймо хозяина», вот что она тогда сказала, пока он корчился от сжигающей внутренности боли.
И, опомнившись, злясь на себя, на то, что расслабился и сболтнул лишнего, добавил:
— Поставила королева, когда я стал телохранителем.
— На кого угодно такое не ставят, — заметила Вельмина, — кого ты охранял?
— Министра Вельфора.
— Первый раз о таком слышу…
Итан посмотрел сквозь ресницы на Вельмину. Этот разговор… он ведь почти проболтался. В общем, не нужно больше так откровенничать. И, конечно же, никакого Вельфора не существовало.
Садясь на кровати, Итан перехватил руку Вельмины, на которой сдуру поставил такой синяк. Тогда он словно провалился в вязкую темень, и только одна мысль трепетала в пламенеющем мраке: никто и никогда больше не будет его бить.
Вельмина дернулась всем телом, отшатнулась, и ее личико исказил страх. Ну, конечно. Что она может думать, когда этот громила снова начинает хватать за руки? Вряд ли что хорошее.
— Подождите, — он торопливо накрыл ее запястье ладонью, — госпожа де Триоль… простите меня. Это так отвратительно глупо вышло… и мне… я не хотел, чтоб вот так… и я тогда сказал правду, что эта травка мне нужна.
А потом, сам неожиданно для себя, погладил это тоненькое запястье. Кожа Вельмины была шелковой и нежной, и ему вдруг захотелось поцеловать ее маленькую ручку. Итан одернул себя.
«Лессии тебе мало оказалось?»
— Т-ты, — пролепетала Вельмина и все-таки выдернула руку из его пальцев, — ничего… тебе тоже досталось.
И вымученно улыбнулась. А в глубине глаз цвета шоколада Итан увидел страх. Этот страх — перед ним — да и перед совершенно неопределенным будущим — трепетал, бился, словно пойманная птица в силках. И именно поэтому Вельмину захотелось просто обнять, прижать к себе и прошептать, зарываясь носом в темные локоны, что все будет хорошо.
О, боги, какой он неисправимый идиот.
Или даже непонятно, как это назвать.
Последние годы с Лессией было так отвратительно, что Итан совершенно уверился в том, что — если когда освободится — на женщин ещё долго смотреть не сможет без содрогания.
А тут, ну надо же, за ручку держит… И никакого отвращения, в общем-то не испытывает. Более того, где-то в темной глубине его существа просыпается странное, неуместное желание, утащить куда-нибудь эту хрупкую куколку, чтобы никто и никогда не причинил ей вреда.
Вельмина смотрела на него, как зачарованная, и в ее глазах плескался самый обыкновенный страх. Она видела в нем опасного, неконтролируемого хищника… Да и, в общем-то, была близка к истине. Человек, в которого подселили суть дракона, уже никогда не будет прежним.
