Вельмина сидела на охапке подгнившей вонючей соломы, подобрав ноги. Тяжело ждать… когда снова откроется железная дверь, и теперь уже ее схватят и потащат на казнь, потому что жена одного из заговорщиков должна разделить участь мужа. Когда Вельмина узнала о том, в какую передрягу влез благоверный, то умоляла его… сделать что-нибудь, отказаться, подумать, наконец, о ней. Но Кельвин презрительно оттопырил нижнюю губу — как он частенько это делал — и сказал, мол, что вы, бабы, понимаете. Да она и не понимала, и не хотела понимать. Ей просто хотелось тихо жить бок о бок с мужем, хоть и нелюбимым, но все ж таки. А получилось вон как.
Когда понимаешь, что все, что осталось от жизни — это воспоминания, то невольно цепляешься за них в слепом желании нырнуть в эти цветные лоскуты, прожить ещё раз и забыть о том, что впереди ничего нет.
Тиская перевязанный узелками платок, Вельмина раз за разом ныряла в эту невесомую цветную круговерть, воскрешая образы, ощущения, запахи… Ей хотелось думать о родителях, но думать о них было больно, потому что они будут горевать, после того, как и ее казнят. А вот о Кельвине думать было не больно, потому что так и не связала их та невидимая нить, которая соединяет любящих. Нет, Кельвин был неплохим человеком, и, возможно, неплохо было и то, что их поженили, но… Был, как говорится, интересный нюанс.
Он сделал ей предложение потому, что терпеть не мог женщин. Женился исключительно для того, чтобы пресечь на корню досужие сплетни, что ходили о нем во дворце. И самое обидное, что за пределами дворца об этой интересной особенности Кельвина мало кто слышал, и отец с матушкой не слышали, а потому обрадовались. Ведь это большая честь, когда девушку из благородной, но весьма бедной семьи сватает сам королевский писарь. Кельвин и ухаживал красиво, подарки дарил… Тут Вельмина вздохнула и быстро вытерла набежавшие слезы. Подарки… А потом, в первую брачную ночь, привел в спальню любовника. И, собственно, смог сделать Вельмину своей исключительно после бурной прелюдии, от которой Вельмину едва не стошнило. Больше у них никогда ничего не было. Вельмине иногда казалось, что супруг даже дверь в ее спальню обходит по широкой дуге, чтобы, упаси Все Пять, не коснуться ненароком дверной ручки, за которую постоянно берется женщина.
Вельмина с тоской посмотрела на железную дверь. Сколько лет они прожили так, на людях изображая влюбленных? Пять лет. Пять паршивых, считай, выкромсанных из жизни, наполненных ложью лет.
Впрочем, Кельвин де Триоль не был ни тираном, ни сволочью. Что до его наклонностей — ну, просто так получилось, Вельмина его в этом не винила. И, надо отдать должное, Кельвин старался компенсировать Вельмине то, чего не давал в супружеской спальне: нет, не о любовниках шла речь, рогоносцем Кельвин быть тоже не хотел. Но когда Вельмина попросила у него дозволения изучать алхимию — исключительно, чтобы занять себя — Кельвин даже нанял ей учителя и выделил закуток в подвале под лабораторию.
…Когда в замке заскрежетал ключ, Вельмина выронила четки и вскочила на ноги. Перед глазами потемнело и сделалось очень страшно — до тошноты. Она едва не закричала — пусть все закончится уже сейчас, сию минуту, зачем меня так мучить? Но крик застрял в горле, и, царапая, выполз едва слышным хриплым выдохом. Едва дыша, она стояла и смотрела, как дверь открывается все шире, завораживающе, как в камеру входит знакомый уже старый гвардеец, а за ним — мужчина, которого она ни разу раньше не видела. От ужаса Вельмина даже толком его не рассмотрела, запомнила лишь то, что лицо белое и как будто рыхлое, а глаза — черные, масленисто блестящие в свете факела. Мужчина был высок и полноват, блестящая атласная жилетка натянулась на объемном животе. И волосы, темные волосы были так старательно напомажены и зачесаны назад, что сперва Вельмине со страху померещилось, что их и вовсе нет, а на голове у мужчины блестящая тонкая шапочка.
Несколько мгновений незнакомец, щурясь, осматривался. Его взгляд буквально прилип к Вельмине, и оттого сделалось так страшно, что во рту поплыл мерзкий вкус желчи.
«Великая Мать, пусть я просто упаду в обморок и больше ничего не почувствую», — успела подумать Вельмина, а потом гвардеец сказал:
— Вот, ваша милость, вдова заговорщика де Триоля. Приговоренная.
— Прекрасно, прекрасно, — энергично откликнулся мужчина, — ну что, милочка, повезло вам!
Вельмина чувствовала себя так, словно ее на морозе облили водой и так и оставили.
— Что значит… повезло? — с трудом выговорила она.
— А? Не расслышал! — незнакомец говорил громко и гулко, и сам он был какой-то громоздкий, едва вошел в камеру, как сразу стало ощутимо меньше места. — Впрочем, неважно. Королева мертва. Ее дракон тоже, судя по всему, мертв. И все ее прихвостни тоже.
— Что?.. — выдохнула Вельмина.
Ей срочно нужно было присесть, потому что ноги не держали.
— Но… как же…
«Как такое возможно? Что нужно сделать, чтоб убить дракона? Кто убил королеву? А как же король?» — мысли теснились в голове, сменяя друг друга, так что Вельмина даже не успевала задать вопросы.
— Теперь эти земли — часть королевства Аривьен, — с гордостью пояснил мужчина, — так что вы, милочка, свободы. Отправляйтесь домой, вас никто не задерживает.
И, как будто вмиг потеряв интерес к Вельмине, он повернулся к застывшему гвардейцу.
— Ну, веди дальше. Кто тут ещё сидит?
Солдат засуетился, едва не выронил факел, и показался Вельмине жалким и совсем старым.
— Идемте, идемте, ваша милость. Тут дальше… ещё вот…
Вельмина все же присела обратно на солому. В голове плескалась цветастая мешанина мыслей, руки тряслись, платье на спине пропиталось холодным потом. Да нет же, то, что он сказал… Невозможно! Невозможно убить королеву и ее дракона. Может быть, это шутка, и как только она, Вельмина, выйдет из камеры, как ее тут же схватят под руки и поволокут рубить голову? Так уж лучше никуда не ходить, пусть сами заходят и забирают.
Она кое-как нашарила свой платок с завязанными узелками и снова стиснула его в руках. Надо только немного подождать. Еще чуть-чуть… И даже глаза зажмурить, потому что ждать так — ещё страшнее, ещё больнее. Тошнотворная сладковатая жуть разливается по телу, и все, что нужно — просто покориться, принять. Откинуться назад и падать, тонуть в вязкой черноте.
Но ничего не происходило. Никто не подошел к ней, не подхватил под руки и не поволок на казнь. Вельмина осторожно приоткрыла один глаз, второй… По-прежнему она — одна, и дверь распахнута, факел трещит, догорая.
Она кое-как поднялась, кряхтя, и в душе смеясь над собой, потому что кряхтела, как старуха. Все остальные мысли куда-то делись, оставляя лишь морозную пустоту. Вельмина сжала кулаки, заставила себя дойти до распахнутой двери, осторожно выглянула в коридор. Но и там было совершенно пусто, лишь редкие факелы в подставках горят. Вельмина судорожно вздохнула. Все ещё не верилось… Потому что невозможно поверить в то, что кто-то смог убить королевского дракона. Боги! Возможно, сам король его убил?
