Гад. Говнюк. И самовлюбленный павлин.
Другого мнения о Максиме Ольховском у меня и быть не может. До первой нашей встречи я вскользь слышала о нем от сокурсниц. Кто-то склеивал после него свои разбитые сердечки, а кто-то открещивался от всяческих контактов с ним. Мне же хватило того минутного пересечения с Ольховским тогда в подсобке, чтобы точно отнести себя ко вторым.
«…ты просто немного стремная…» — эти слова как заноза до сих пор сидят у меня в голове. Как и тот день, в котором по мне как катком проехались.
Я так долго готовилась к этому разговору. Полгода теряла дар речи, когда со мной рядом оказывался Леш… Алекс Смирнов. Он глава спорткомитета да и просто лапочка. Каждое заседание студенческого совета для меня было как праздник.
И я все-таки решилась поговорить с Алексом, двадцать первый век за окном как-никак. Девочки же могут позволить себе быть смелее? Вот и я позвонила, а реальность быстро поставила меня на место. Реальность и Ольховский — два сапога пара. Взяли и растоптали все мои хрустальные мечты.
Поэтому, когда вчера на горизонте появилась его нахальная физиономия… О-о-о, меня как подменили. Я была готова отдать эти ответы кому угодно, но только не Ольховскому!
Обида взыграла с такой силой, что словно в тумане помню, как со злостью давила на экран пальцами, набирая: «сделки не будет».
И жаль мне не удалось близко увидеть выражение лица Ольховского в тот момент. Наверное, оно было феноменальным.
Правда, оказалось, что махинации, обман и интриги — это явно не мое. Все испортил телефон, не поставленный на беззвучный… И мой вечер закончился на таком адреналине, что до сих пор трясутся руки. Я как в каком-то боевике побывала.
А что теперь? Теперь я прислушиваюсь и приглядываюсь к тому, что происходит вокруг. Любой, даже мимолетный взгляд в мою сторону — и я паникую. Мне мерещится, что все обо всем уже в курсе.
Да, у нас половина вуза продает то курсовые, то готовые лабораторные. И все счастливы…
Но со мной этот номер не пройдет.
Если хоть кто-то узнает, откуда у меня эти билеты…
Мне конец…
И не мне одной…
Меня не спасет даже то, зачем я решилась на это.
Я подставлю не только себя, но и…
Внезапный захват моей руки и одергивание в сторону вырывает меня из болота собственных мыслей.
Дыхание перехватывает, когда понимаю, чья ладонь крепко стискивает мое запястье. И этот лейбл на спине черной ветровки того, кто тащит сейчас меня за огромный фикус в конце коридора, я уже видела. Буквально вчера. В парке…
Но теперь бежать мне некуда. Втиснувшись со мной между стеной и шикарными ветками фикуса, Ольховский разворачивает меня к себе лицом, продолжая сжимать в своей лапище мою руку.
— Попалась птичка в клетку, — зловеще шипит он, а внутри меня все холодным комком летит куда-то вниз. Даже вчера его карие глаза не смотрели на меня так свирепо. Этот взгляд просто пробивает насквозь. — Живо рассказывай, что за цирк ты вчера устроила, Синичкина!
Вдох. Выдох. Спокойствие.
Ну не убьет же он меня, правда? По крайней мере, прям здесь. За фикусом.
— Какой цирк? — стараюсь как можно невиннее похлопать ресницами, а заодно освободить свою руку из цепких пальцев Ольховского.
Но тщетно. Его жилистая клешня словно въелась в мое запястье намертво. Да и сам Максим выглядит очень недружелюбно. Широкие, темные брови сведены к переносице, а крупные губы сжаты в одну линию, выдавая на смуглом лице все напряжение.
— Не коси под дурочку, — фыркает он. — Я про нашу прогулку в парке. Ты специально все это устроила?
— А оно мне надо что-то делать специально для тебя, Ольховский? — стараюсь говорить как можно строже.
Тогда как стук сердца нервно набирает обороты. Головой понимаю, что вряд ли Максим настолько придурочный, что решить учинить надо мной какую-то физическую расправу. Но само его присутствие рядом уже напрягает.
— Почему этим анонимом оказалась именно ты? — рычит мне в лицо Ольховский.
— Может, все-таки судьба твоя такая — быть отчисленным? — проговариваю сквозь зубы и каким-то чудом умудряюсь выкрутить свое запястье из мертвой петли его пальцев.
И на всякий случай делаю от Ольховского шаг назад.
— Значит, зуб на меня точишь. Что я тебе сделал, блин? — Максим округляет глаза.
И на секунду мне даже кажется, что весьма искренне. Хотя… Это маловероятно.
— Совершенно ничегошеньки. Ты же белый и пушистый, а я вот немного стремная…
Максим весьма театрально выгибает одну бровь и проходится по мне таким оценивающим взглядом, что хочется прикрыть себя, обняв руками. Это все как-то чересчур неприятно. Снова.
— А-а-а, вон что, — язвительно тянет Ольховский. — Это все из-за того нашего разговора в подсобке. Что я такого сказал? — вальяжно сунув руки в карманы, он делает шаг, сокращая между нами расстояние и слегка склоняется надо мной тенью, одаривая ярко пахнущим мужским парфюмом. Тяжеловатым, древесным, но точно врезающимся в обонятельную память. — На правду разве обижаются? Ты ведь до сих пор все в этом же жутком кардигане и с зализанными в хвост волосами.
Смазливая, но до безобразия нахальная морда Ольховского озаряется кривой усмешкой. Несколько секунд прямого взгляда, глаза в глаза, и меня снова прошибает обидой. Да с чего я должна терпеть подобное?
— Так, — набираю полную грудь воздуха и четко выдыхаю. — С меня хватит, Ольховский! Ты еще противнее, чем я думала.
Резко огибаю его широкоплечую фигуру и быстро шагаю прочь от фикуса, насколько это могут делать мои ватные ноги. И под раскат звонка на пару направляюсь по коридору к нужному кабинету.
— Синичкина, стоять! — Хриплый бас Максима раздается за моей спиной. А через секунду у меня перед носом всплывает и его хозяин. — Я хочу знать, у тебя реально есть эти билеты или просто издеваешься надо мной?
— Вчера я ясно все написала в сообщении: сделки не будет, — твердо заявляю я и опять огибаю Ольховского, проскальзывая мимо.
Но настырный нахал вновь становится передо мной стеной.
— Ты, вообще-то, собиралась их мне отдать, — поставив свои руки в бока, он преграждает мне путь. — Я удвою сумму.
— Извини. Передумала, — пожимаю плечами, глядя в горящие недовольство глаза Максима.
— Отдай мне билеты, Олеся. Хватит строить из себя обиженную. Будь человечнее.
— Уж кто бы заикался про человечность. Можешь считать, что я отказываю тебе из принципа, — твердо выдаю я и ускоряю шаг, оставляя Максима позади себя.
И уже собираюсь скрыться за спасительной дверью аудитории, но куда там! Ольховский ставить свой белоснежный кроссовок в дверной проем. Я испуганно отшатываюсь, а Максим бесцеремонно вваливается в кабинет, оттесняя меня назад.
