Испуганный, обвиняющий взгляд старика, кровь, сочащаяся сквозь его дрожащие пальцы и пятнающая ворот рубахи, застыли перед моими глазами. Я вспомнила как холодное лезвие кинжала вошло в плоть, — медленно, с сопротивлением будто оно не желало отнимать жизнь, но ему пришлось подчиниться моему ослепляющему страху. Меня передернуло от этих воспоминаний.
Скрипя зубами, пытаясь задушить рвущийся на свободу крик, трясущимися пальцами я стянула с рук окровавленные повязки. Тревожные мысли бешено кружились в голове, будто стая напуганных ворон, галдели, давили на виски и будоражили воспоминания. Я заново переживала тот кошмар, но только одно упорно ускользало от меня: чья кровь была на лентах — моя или Фрэна? От одного ее вида к горлу подступал тяжелый горький комок.
Я опустила повязки в воду и принялась неистово тереть их о каменистое дно в надежде придать ткани былую чистоту. Это лишенное смысла занятие в тот момент казалось мне самым здравым. Сдерживая слезы, игнорируя боль в пальцах, сбитых об острые края камней, я прикладывала все больше усилий, будто от этого зависела жизнь, будто отмыв кровь, запятнавшую золотую вышивку, вместе с ней я сотру и воспоминания о старике, умершем от моей руки.
Правую руку пронзила новая резкая боль, — браслет со Слезами Эрии и Сила Зверя откликнулись на мое горе, — от неожиданности я выпустила одну из повязок, течение тут же подхватило ее и унесло в глубь леса.
— Алесса, — раздался рядом обеспокоенный голос Шейна, — ты в порядке?
Парень подошел ближе и, легко коснувшись моего локтя, помог подняться на ноги.
— Фрэн умер, — дрожащим голосом ответила я, крепко сжимая последнюю уцелевшую повязку.
Шейн изучающе всматривался в моё лицо. Не знаю, что именно он пытался во мне разглядеть, но от того, что я увидела в его глазах стало тошно.
Жалость и сочувствие.
Так на меня смотрела Терри в тот день, когда пропали родители, и все последующие десять лет. Но я никогда не нуждалась в жалости. Я хотела, чтобы меня обвиняли и ненавидели, чтобы на меня злились и кричали, лишь за то, что я выжила. Особенно сейчас, когда мои руки были окроплены кровью невинного человека.
Я стиснула зубы, сдерживая подступающие слезы, не желая давать еще большего повода для жалости.
— Ты ни в чем не виновата, — успокаивающе произнес друг, вымученно улыбнувшись.
Он мягко отвел русую прядь, упавшую мне на глаза — жест настолько чувственный, что никак не сочетался с той неприязнью, которая исходила от Шейна с того самого дня, как мы покинули Эллор. Я вскинула не него удивленный взгляд и с моих губ сорвался болезненный горький смешок.
— Не виновата? — в порыве выпалила я. — Разве убийство человека пустяк в сравнении со связью с тамиру?
Шейн опешил.
Я не услышала шагов Ария, — даже трава не зашелестела под его легкой поступью, — оттого испуганно подпрыгнула, когда он неожиданно вклинился между нами и схватил Шейна за руку, которую тот все еще держал на моём локте.
— Не прикасайся к ней, Ищейка, — тамиру обжег парня яростным взглядом.
— Почему ты вечно скалишься? Боишься, что я увижу твои темные звериные секретики? — сердито ответил Шейн, вырвав свою руку.
— Если ты хочешь узнать мои секреты, то просто спроси, человек, — едко прыснул Арий. — Мы с тобой так сблизились за время нашего недолгого пути, что у меня нет желания хранить от тебя тайны. Хочешь я расскажу тебе обо всем что когда-либо совершил и обо всех, кого убил? Расскажу о том как и где это произошло, кто кричал громче, а кто терпел дольше? Я расскажу всё, что ты захочешь. Но не позволю ещё и тебе лезть в голову Алессы и забирать её боль, — она сама должна ее пережить.
Шейн настолько крепко сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев. От разгневанного удара Ария уберег лишь Эспер, подошедший ближе. Он спокойно наблюдал за перепалкой, но был готов в любой момент вступиться за брата. И у Шейна хватило благоразумия не связываться со зверем.
— Я не стал бы прикасаться к ее чувствам без позволения, — ответил друг, взяв себя в руки и спокойно расправив плечи.
— О да неужели, — ядовито фыркнул Арий. — Почему же я тебе не верю?
— Хватит! — вскрикнула я, не выдержав, и зло толкнула Ария в грудь.
Он ошарашенно округлил глаза и неловко отступил назад.
— Хватит решать за меня! Хватит пытаться закалить меня! Хватит запрещать Эсперу отнимать мои эмоции! Ты получаешь удовольствие наблюдая за тем, как я мучаюсь, когда переживаю все заново? — мой голос сорвался, а по щекам потекли злые горячие злые слёзы.
— Я хочу, чтобы ты не пряталась за Эспером, чтобы ты стала сильнее, и сама боролась со своими чувствами, — растерянно пролепетал Арий. — Иначе однажды ты разучишься чувствовать без его помощи.
— Но я не хочу становиться сильной такой ценой!
Я прижала к груди правую руку, впившись короткими ногтями кожу — стихия рвалась на свободу и кристаллы пронзали запястье электрической болью.
— Я не такая сильная, какой ты хочешь меня видеть. Я не привыкла видеть смерть и уж тем более ее приносить, я не хочу чувствовать вину и просыпаться в крике, когда во сне мне явятся мертвые. Я хочу…
Я хочу быть как Шеонна. Вот что я хотела выпалить сгоряча, но вовремя прикусила язык. Или за меня его прикусил Эспер?
Злость стремительно отступала, оставляя после себя лишь жгучую обиду и глубокое унижение — я всё же не сдержала слёз и дала друзьям повод для жалости, которая читалась в их лицах.
— Забери у меня это, — сдавленно попросила я Эспера.
Шеонна протиснулась между парнями, недовольно растолкав их локтями, и, приобняв меня за плечи, увела к краю стоянки. Я не стала сопротивляться.
— Как же вы надоели! — недовольно фыркнула подруга через плечо.
— А я тебе говорил, — бесстрастно бросил Эспер брату и поплелся за нами.
Тамиру сделал то, о чем я просила — оставил мою память о случившемся на постоялом дворе, но отнял душевную боль. Поэтому, бросая в огонь рваное окровавленное платье и повязку, я не испытывала ничего кроме жалости к красивым вещам, в которых мне было уютно. У Шеонны осталась для меня последняя сменная одежда: темно-зеленая юбка и льняная рубашка, широкая в плечах. Вместо красочных кружевных лент теперь были обычные серые бинты, и, обматывая ими ладони, я волновалась лишь о том, увидели друзья мои шрамы или нет.
Надеюсь, нет. Для того чтобы еще несколько часов коситься на меня с сочувствием и тревогой им хватит и моих недавних слез. Но если кто-то успел бросить взгляд на незащищенные ладони, то не подал вида.
Со временем всё же пришлось признать — Эспер на этом настоял, — что в словах Ария была истина. Я не могла прятаться за тамиру всю оставшуюся жизнь, не могла жить только его эмоциями, а он не мог всё время чувствовать за нас двоих. Поэтому со следующим рассветом Эспер стал отпускать мои страх и боль по чуть-чуть, час за часом, давая привыкнуть к мысли, что отныне мои руки были запятнаны чужой кровью. Я скорбела и грустила, но уже не испытывала жгучей вины — Фрэн умер прежде, чем я пронзила его ножом.
