– Где моя мать? – воскликнул он от порога, заметив Джека и замерев на мгновенье.
– Мистер Коупленд, сэр, – появился за ним взволнованный Брэкстон, – вы не должны так врываться на место возможного преступления...
Тот обернулся и закричал:
– Где моя мать? Или я за себя не ручаюсь...
Брэкстон кинул на Джека умоляющий взгляд: мол, что мне делать, как быть, и Джек молча кивнул.
– Он имеет на это право.
– Она в гостиной, сэр, – выдохнул бедный констебль, и мистер Коупленд ринулся прочь.
Джек направился следом...
Он знать не знал ни миссис Эмилию Коупленд, ни ее сына, но чувство глубокого сопереживания сдавило горло и грудь.
Он вспомнил сестру.
Как сам бежал в сторону Лондонского моста и только твердил: «Это не может быть правдой! Энни жива, Энни жива, Энни жива...»
Вот только надежды не оправдались, как и надежды мистера Коупленда тоже.
– Боже мой, мама!
Он долго стоял на пороге – и Джек позади него – никак не решался войти, лишь молча глядел на накрытое простыней тело и, верно, твердил, что мать его точно жива, а это всего лишь ошибка. А после взглянул правде в лицо и даже испуганно отшатнулся...
Лицо миссис Коупленд было спокойным.
Глаза прикрыты.
Поза расслабленной.
– Что с ней случилось? – вопросил молодой человек. – Скажите честно, я хочу это знать.
– Похоже на отравление, сэр. Коронер скажет точнее, он должен прибыть с минуты на минуту.
Тот повторил:
– Отравление. Как это возможно? Мама была добрейшей души человеком, никто не держал на нее зла.
– А как же вы, мистер Коупленд? – прозвучало вдруг от порога. – Разве вы сами не ссорились с ней из-за вашего образа жизни? Я слышал она угрожала лишить вас наследства. И только вчера вы сбежали из дома, в сердцах хлопнув дверью...
Инспектор Харпер проследовал к телу умершей и замер в ожидании ответа.
Коупленд резко поднялся, глаза его вспыхнули негодованием.
– По-вашему, я отравил собственную мать?! – воскликнул он, расправляя широкие плечи. – По-вашему, я на такое способен?!
– Я знаю вас недостаточно хорошо, чтобы делать предположения, уж извините, – ответствовал Харпер со спокойной невозмутимостью. – Но годы службы в полиции научили меня тому, что деньги – наипервейший мотив для множества преступлений. Деньги и изредка – пагубная страсть... И так как второе в данном случае исключается, приходится остановиться на первом, а значит...
Коупленд его оборвал:
– А значит, вы делаете слишком поспешные выводы, инспектор, – почти прорычал он в видимом раздражении. – У матери был юный любовник – вы, верно, не знали об этом – и потому сбрасывать со счетов «пагубную страсть», как вы изволите выражаться, было бы слишком поспешно, вы не находите?
– Любовник, значит... Что ж, это мы проверим! – инспектор Харпер с довольством поглядел вослед быстро удалившемуся Коупленду. Казалось, он был доволен собой и тем, как споро сумел вывести его из себя. – А ты что здесь делаешь? – поглядел он на Джека, разительно переменившись в лице. – Разве я не отправил тебя разведать дело с мертвыми шавками?
– Так я и делаю, сэр. – Вытянулся Джек в струнку. – Дом миссис Коупленд был в числе прочих.
– Ну да, – нехотя признал тот, – ее животное тоже издохло. Так что, удалось выяснить что-то полезное?
Джек произнес:
– Я думаю, сэр, нужно искать разносчика корма. Он либо специально потравил мясо, либо то вышло случайно, и он мог не знать о возможных последствиях.
– Потравил мясо? – со скепсисом, даже долей насмешки повторил Харпер. – Зачем бы ему делать такое? Он просто решил нажиться на явно протухшем товаре, и шавки подохли... И коль хочешь знать, так им и надо. Сюсюкаются с блохастыми тварями, словно с детями родными.
– Но, сэр, – Джека едва не разрывало от правды, – животные были явно отравлены... ядом.
– Еще что придумал...
– Но сам доктор Максвелл... – и он прикусил болтливый язык.
Инспектор Харпер нахмурил кустистые брови, почти открыл рот для гневной тирады (наэлектризованный воздух буквально искрил над его головой), когда женский голос отвлек их внимание на себя.
– Инспектор, сэр, мисс Флойд уснула, нам пришлось дать ей снотворного: уж больно она убивалась, зато мистер Хэнкок дожидается в кабинете. Вы сами просили его подойти, как только сумеет...
– Я знаю, мисс Поттерс, спасибо, что сообщили. – И Харпер с решительным видом отправился в свою штаб-квартиру, казалось, напрочь забыв о присутствии подчиненного. Джек постоял, так и не зная, что ему делать, потом направился следом и замер у неплотно прикрытой двери.
– Итак, мистер Хэнкок, – услышал он зычный голос начальника, что лишь облегчило дело, – кто вы и чем занимаетесь в этом доме?
– Я Дональд Хэнкок, двоюродный дедушка мистера Коупленда...
– Ныне покойного мистера Коупленда, – подметил Харпер, и собеседник воскликнул:
– И что это значит? Миссис Коупленд – добрая женщины, светлой души человек, она приютила меня, когда я в этом нуждался, ни разу куском хлеба не попрекнула. И пусть мой племянник почил три года назад, меж нами с Эмилией все было давно решено: я мог оставаться здесь сколько угодно. На правах друга и родственника... Так она мне и сказала еще после смерти супруга.
– То есть причин ненавидеть миссис Коупленд у вас не было?
– Боже правый, конечно же нет! Она была моим другом и благодетельницей. С ее смертью теряю я больше, чем, смею заверить, приобрету. Ведь мастер Коупленд, внучатый мой племянник, – он со значением откашлялся в кулак, – человек не простой, склонный к поспешным суждениям и порывам...
Харпер спросил напрямую:
– Вы с ним не в ладах, правильно я понимаю?
– Можно и так сказать, – согласился старик. – И мое положение в доме теперь под вопросом... Боюсь, он поступит именно так, как всегда и мечтал: выставит родственника за дверь. Даже преклонный возраст не станет ему помехой...
– Чем же вызвана эта явная антипатия?
– Полагаю, моим полным невежеством в искусстве, а еще неумением принять его сторону в спорах с матерью о выбранном поприще. Он ведь художник, должно быть вы слышали?
– Кажется, кто-то упоминал.
– Художник и вертопрах, – продолжил старик, довольный осведомленностью собеседника. – Живет в Париже, этом вертепе безнравственности и порока, рисует с обнаженной натуры (бесстыдно даже представить такое!) и называет все это искусством. ИСКУССТВОМ, представьте себе такое! А еще обижался неодобрению матери... Говорил, она жизни не понимает: мол, мазульки его однажды прославиться могут. Их потом-де, за деньги огромные покупать станут, а она его-де наследства лишить желает.
