Кем нужно быть, чтобы убить маленького ребенка?
Нет, Джек, конечно, много раз слышал, как те, кого во Франции именуют «putain», избавляются от младенцев, бросая их в Темзу или удавливая подушкой, но этих женщин, пусть даже такое нельзя оправдать, воспитали нужда, аморальность и безысходность. Но что двигало той, что убила чужого ребенка без каких-либо серьезных причин? Или эти причины так и остались им неизвестны…
– О чем задумался, Джек? – спросил Ридли, отвлекая его от созерцания моря и собственных мыслей.
Джек подумал солгать, увести разговор на другое, но правда выпорхнула сама:
– Об убийстве маленького Анри, сэр. Гадаю, кем нужно быть, чтобы лишить его жизни... Еще и столь варварским способом.
Черты лица Ридли мгновенно отяжелели, и он весь словно ссутулился.
– Я тоже много думал об этом, – признался он, – очень много, Джек. И, полагаю, ты согласишься со мной: удавить ребенка подушкой было бы много легче, чем сделать это руками.
– Соглашусь, сэр.
– И все-таки гувернантка вывела его в сад... Так неужели мисс Харпер была каким-нибудь монстром?
– Не могу знать, сэр. Я не был знаком с ней...
– А вот мне привелось... – не глядя на собеседника, признался вдруг Ридли.
Джек искренне удивился.
– Вы знали мисс Харпер?!
Над их головами пронеслась огромная чайка, прокричала тревожно и грустно.
Губы Ридли изогнула улыбка, невеселая, злая, как порыв сильного ветра над морем.
– И очень близко. – Теперь он смотрел Джеку в глаза. – Наша свадьба должна была состояться через месяц после случившегося убийства у Моранвиллей.
Джек сглотнул, осмысливая услышанное, и поежился под препарирующим его взглядом инспектора. Не в тот самый момент, но позже Джек понял, почему собеседник так смотрел на него: с безжалостностью к собственным чувствам он считывал реакцию Джека, чтобы снова и снова убеждать себя самого в порочности бывшей возлюбленной. Его, Джека, ужас, презрение, осуждение – всё могло быть использовано против неё, но он неожиданно испытал только жалость... к мужчине напротив. Когда-то влюбленному, хоть в это с трудом верилось, и до сих пор не забывшего это...
– Сэр, я и не думал... не знал... Я...
– Перестань лепетать, Джек: ты не девица из кордебалета, – Ридли грубо одёрнул его, явно рассерженной этой жалостью. – Да, мисс Харпер была мне невестой, – жестко произнёс он. – И да, она собиралась оставить работу, чтобы подготовиться к свадьбе, на той самой неделе... Стоило ей послушать меня и уйти на день раньше... Но это в прошлом, – сам же себя оборвал он, – и никакие «кабы» да «если» ничего не изменят. Я и говорю тебе это только лишь потому, что ты всё равно узнаешь правду со временем, и лучше пусть от меня... – Ридли снова ожёг собеседника взглядом. – Мы едем, чтобы встретиться с Розалин Харпер, Джек. Для тебя это проблема? – заключил он совсем неожиданно.
– Сэр... я не смею судить поступки людей, о причинах которых знаю так мало...
– Брось, Джек, скажи прямо: ты осуждаешь меня?
– Нет, сэр, не осуждаю.
Ридли язвительно хмыкнул:
– Благородный босяк. Чего еще от тебя ожидать?
Джек понимал, что жалит инспектор не со зла – защищается, не желая показать уязвимость. Видать, эта Харпер глубоко занозила его сердце... Так и сидит отравленным жалом в душе. Припомнился подслушанный разговор Ридли с миссис Уиггинс в Хартберне: «Так ты все так же один... все так же тоскуешь?» Она тогда сказала о женщине, которую видели в Монреале, но инспектор не захотел о ней говорить.
Теперь Джек понимал почему...
– Прости, Джек, – прозвучало вдруг совсем иным тоном. – Несносный характер. Говорю не то, что хочу... – Большая ладонь легла ему на плечо и несильно сжала его.
– Я понимаю, сэр. – У Джека вдруг дрогнул голос. – Действительно, понимаю.
– Понимает он... – начал Ридли в привычной манере, но замолчал. И добавил опять тем, иным тоном: – Спасибо тебе. Я редко проявляю эмоции и хвалю, уж прости, такая дрянная натура, но должен сказать, что я рад нашей компании. Без тебя эта поездка была бы совсем нестерпимой! А так... – Он окинул спутника взглядом от макушки до пят в идеально начищенных туфлях. – Я горжусь тобой, Джек! Ты прошел длинный путь от того босяка, каким встретился мне в доме Мейбери, помнишь? – Джек кивнул. – До настоящего джентльмена, что гуляет со мной по набережной Кале. Не знай я, кто ты действительно есть, посчитал бы... воспитанным человеком... – Он улыбнулся.
– Я воспитанный, сэр, – ожидаемо возразил ему Джек. – Пусть и не от рождения, но ценой многих усилий.
– Я знаю, Джек.
– И это во многом ваша заслуга. – Он впервые говорил с Ридли на подобную тему, и к горлу поднялся комок. – Вы могли отшвырнуть меня, сэр, как приставший к ботинку обрывок бумаги, но вы проявили внимание и заботу, вы...
– Брось, Джек, мое участие было ничтожным: ты сам во многом сделал себя. И продолжай в том же духе! – Голос Ридли чуть приметно, но дрогнул на последних словах.
– И всё-таки я благодарен вам всей душой.
– Прекрати. – Ридли хлопнул его по плечу. – Что, право слово, за день взаимных расшаркиваний. Я не силен во всем этом... Не люблю, знаешь ли. – Они помолчали, молча шагая по мостовой, и Ридли добавил: – Розалин Харпер видели где-то в Локарно на озере Лаго-Маджоре. Туда мы и направляемся... Хочу встретиться с ней, поговорить. Прости, что втянул тебя в это...
– Я только рад, сэр. Никогда не видел Италии!
Джек, конечно, хотел бы сказать совершенно другое: «Я рад, сэр, что вы доверились мне. Ваше доверие много для меня значит, и я буду рад поддержать вас в этой поездке, в это нелегкое время...», но Ридли, кажется, понял без слов. Улыбнулся, кивнув, и они продолжили путь в дружественном молчании.
Парижский вокзал Сен-Лазар оказался точно таким, как на картине Моне: наполненный шипением пара, стуком колес, гудками прибывающих поездов, суетой машинистов и пассажиров, он поражал одним своим видом. Даже Джек, дитя многолюдного Лондона, неожиданно спасовал перед этой какофонией звуков и живого потока людей...
Пока они с Ридли переходили с одного пути на другой, пересаживаясь на поезд до Цюриха, он глазел по сторонам, как ребенок, впервые севший на карусель и попробовавший яблоко в карамели. Все казалось новым, неизведанным и чудесным...
– Что, нравится? – спросил Ридли, с удовольствием наблюдавший за его детским восторгом.
– Очень. Я и не думал, что бывают такие места!
– Это ты еще не видел наш поезд, – ответствовал тот и потащил Джека дальше.
Их поезд из шести комфортабельных вагонов оказался не менее интересным: здесь были не только отделанные серым штофом уютные, маленькие купе, оборудованные кроватями, но и вагон-ресторан с хрустальными люстрами и кожаными диванами, и покрытыми белыми скатертями столы с серебряными приборами – всё как будто из сказки и не про него, Джека Огдена, паренька из Уайтчепела, спавшего прежде на старом матрасе, набитым соломой и свалявшейся шерстью.
