Холодом тянуло по самому полу... со стороны их с мистером Чендлером спальни. Анна замерла на пороге, отчего-то страшась входить внутрь – а потом, наконец, толкнула дверь.
… И обмерла или, лучше сказать, заледенела при виде распахнутого настежь окна и кипенно-белых холмиков снега, нанесенных на подоконнике и на дорогом персидском ковре под ним. И посреди этого снежного пиршества она – одинокая фигура, полусидящая в кресле, словно прикорнувшая ненароком, с полупрозрачной кожей, припорошенной инеем, и вымороженными до синевы бескровными губами.
Тонкая женская кисть свешивалась с кресла, застывшая, словно высеченная из мрамора...
Миссис Чендлер узнала в мертвой (без сомнения мертвой!) снегурочке свою недавно принятую на должность гувернантку.
Что-то лопнуло у нее внутри, словно сердце оборвалось, и молодая женщина, сделав шаг в сторону, уперлась ладонями в стену... Вдохнула – раз, другой – и побрела к первой попавшейся двери – казалось, время остановилось, и она идет до нее целую вечность! – привалилась к стене и дважды стукнула скрюченными от холода пальцами в дверной косяк... Странно, что те не осыпались мелкой ледяной пылью.
– Миссис Чендлер!? – голос Чарльза Баррета прорвался, как через толщу воды, далекий и едва слышный, потом что-то теплое коснулось ее плеч, даря неожиданное тепло, растопившее не только слезы, но и сердце: Анна Чендлер отчаянно зарыдала.
Констебль Саймон молча стоял у тела гувернантки и даже, казалось, любовался ее неестественной, вымороженной десятиградусным морозом красотой.
Окно закрыли, и заиндевевшие ресницы, оттаивая, роняли капли воды – словно слезы струились по безжизненному лицу женщины. Джеку стало не по себе – его проняло до самых костей... Хотя он и не был знаком с умершей, ее неожиданная смерть глубоко затронула его.
Серая и довольно невзрачная при жизни – в смерти мисс Ховард была настоящей красавицей.
Снежной королевой... статуей, высеченной из ослепительно белого куска мрамора. Картиной, написанной преступлением...
Констебль прокашлялся, словно проталкивая застрявший в горле комок снега, и обернулся к обоим молодым людям, стоящим поодаль от него. Чарльз Баррет и Эдмунд Чендлер – последний не уступал в бледности самой покойнице – тоже отвели от нее взгляды, и Баррет сказал:
– Полагаете, она умерла по ошибке?
Констебль Саймон вскинул голову.
– Почему вы так решили?
– Это комната миссис Чендлер, – отозвался молодой человек, и по его тону было понятно, что вопрос констебля кажется ему до странности неуместным, – и потому вполне логично предположить, что именно она и должна была стать жертвой преступления. Ее не оказалось в комнате по чистой случайности...
Эдмунд Чендлер осведомился:
– А мы уверены, что это было именно преступление? Быть может, мисс... Ховард, – запнулся он на секунду, – стало вдруг плохо, она распахнула окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха, упала и... умерла. Я не знаю... Разве нельзя допустить чего-то подобного? Это вероятнее, чем подозревать самое худшее.
– Под самым худшим вы подразумеваете, должно быть, убийцу в доме? – не без сарказма отозвался констебль Саймон, и юноша вскинулся:
– Убийца мог быть не в самом доме! Разве распахнутое окно не свидетельствует о том, что преступник пробрался в дом именно через него и ушел тем же путем...
– Так теперь вы все-таки допускаете наличие некоего злоумышленника, не так ли?
– Я лишь допускаю наличие ошибки, – вспыхнул молодой человек. – Мы не можем полагаться на наши беспочвенные предположения...
– Так давайте развеем всякие сомнения и разберемся в причинах смерти этой женщины, – констебль посмотрел на юношу с вызовом, слегка заретушеванным легким изгибом насмешливых губ. – Вы, если не ошибаюсь, учитесь на медицинском и, полагаю, вполне способны произвести поверхностный осмотр данного тела.
У Эдмунда Чендлера дрогнула верхняя губа.
– Данное тело, – повторил он с особым акцентом, – не просто мертвое нечто, констебль. Еще этой ночью оно было живым человеком!
Укор, впрочем, не произвел на мужчину должного впечатления: он только пожал плечами и, приблизившись к покойнице, задумчиво произнес:
– И кто-то не менее живой лишил ее этой жизни: я ставлю на Джеффри Пирса, а вы, господа?
– Полагаете, ему удалось каким-то образом пробраться в дом незамеченным? – поинтересовался Чарльз Баррет. – А это окно, – он указал на запертую теперь створку, – в трех ярдах от земли... Даже если предположить бегство преступника именно через него, то и вероятность переломанных в момент падения ног тоже весьма велика. С этой стороны дома нет ни шпалера, могущего поспособствовать его спуску, ни чего-то другого, подобного этому.
– А искать на снегу возможные следы – абсолютно бессмысленное занятие из-за метели, – подытожил слова молодого человека констебль Саймон.
Они немного помолчали, обдумывая каждый свое, а потом констебль снова глянул в сторону Эдмунда Чендлера.
– Так что же, молодой человек, – поинтересовался он, – вы осмотрите покойницу или мне придется сделать это самому?
Юноше очень хотелось отказаться – весь его вид так и кричал о желании скорейшего бегства – однако невозмутимость его университетского товарища не позволяла ему поступить столь малодушно, и он нехотя отступил от двери, продвигаясь в сторону трупа.
Мистер Баррет последовал за ним...
– Боже, она такая холодная, – дрогнувшим голосом констатировал молодой человек, едва коснувшись лица покойницы. Его пальцы отдернулись, словно от ядовитого аспида...
И тогда его друг произнес:
– Мертва менее четырех часов, я полагаю: низкая температура могла поспособствовать более скорому процессу окоченения. Вот, посмотрите, – он приподнял свесившуюся со спинки стула безжизненную руку и слегка подвигал ею. – Умеренное окоченение, плохо выраженное в виду слабо развитой мускулатуры тела.
Констебль Саймон не без удивления воззрился на говорившего.
– Вы тоже медик? – полюбопытствовал он, и молодой человек снисходительно улыбнулся:
– Скорее будущий прокурор. Одно другому не мешает, как вы понимаете...
Тот явно не понимал, что и выразил прицельным прищуром своих ярко-зеленых глаз.
– Полагаете, я похож на Джеффри Пирса, констебль? – усмехнулся молодой человек.
– Полагаю, – отозвался тот, – что как для будущего прокурора, вы слишком много знаете про трупное окоченение и другие малоприятные вещи.
Чарльз Баррет наградил собеседника еще одной вежливой полуулыбкой.
– Я собираюсь стать хорошим прокурором, констебль, – произнес он, делая то, на что так и не решился его приятель: приступая к более доскональному осмотру мертвой женщины.
Через несколько минут, в течение которых в комнате царила полнейшая тишина, молодой человек коснулся головы женщины и слегка отвел ее в сторону, замерев на секунду.
