— Вы знаменитому революционеру не родственник? — перебил его Крюков. — Который воздушный шар изобрел.
— Только не воздушный шар, а ракетный двигатель. Это был мой прапрадед, — гордо сообщил следователь. — По делу вопросы будут?
— Обязательно. В каком качестве меня допрашивают? Свидетеля или подозреваемого?
— Пока в качестве свидетеля, — многозначительно изрек Кибальчич-праправнук. — Все будет зависеть от ваших показаний.
— То есть я сам должен себе дело шить? Тогда, может быть, вы со мной зарплатой поделитесь, раз я за вас работать буду?
Следователь обиженно поджал губы.
— Не увиливайте, свидетель. Вы обязаны говорить правду.
— Но как подозреваемый я ее не обязан говорить, — стоял на своем Крюков.
— Вы пока еще свидетель, — не уступал следователь.
— Готов добровольно признаться.
— В убийстве? — обрадовался Кибальчич.
— Нет, — охладил его пыл Крюков. — Готов признать себя подозреваемым. Добровольно.
— Но… — следователь явно был в замешательстве. — В следственной практике такого не случалось…
Крюков был само дружелюбие. Только что по плечу следователя не хлопнул.
— Да какие проблемы, создадим прецедент.
Следователь некоторое время помолчал, собираясь с мыслями. Наконец он нашел Соломоново решение.
— Хорошо, вы можете не расписываться за дачу ложных показаний. Но допрошу вас я все-таки в качестве свидетеля. Где вы находились в момент совершения убийства?
— Вопрос интересный. Пишите. В момент совершения убийства я находился… Написали? Я находился в другом месте.
Следователь так и подскочил вместе со стулом.
— Что за шутки? В каком другом месте?
— Вы по рассеянности забыли сообщить мне время убийства, — охотно пояснил ему Крюков. — Но раз убийства я не совершал, то мог в этот момент находиться где угодно, только не на месте убийства. Что же тут непонятного? Еще что-нибудь хотите спросить? Нет? Я так и думал.
В гостиничный номер, превращенный на время в кабинет следователя, без стука вломился полковник милиции Сидоров. Запросто, по-хамски оттеснив следователя прокуратуры, он расселся в кресле и брезгливо заглянул в протокол. Потом, еще более брезгливо, посмотрел на Крюкова.
— Ну что, не колемся? «Крепкий орешек», часть четвертая. Придется доставить в отделение и поговорить там. Более плотно. Про допрос третьей степени слыхал?
— Допрос в кубе? Оригинально. А я слышал, что в милиции не бьют, — доверительно сообщил полковнику Крюков.
— От кого, сынок? — в голосе Сидорова послышалось нескрываемое сочувствие.
— Не помню. А что, это секретная информация? По-моему в какой-то газете писали.
— Все газеты врут, — убежденно отрезал полковник. — Так что собирайся, едем с нами. Научим тебя правильно падать с лестницы.
— А допрос пятой степени не хотите попробовать? — предложил Крюков. — На меня действует безотказно.
— Как это? — заинтересовались оба правоохранителя.
Крюков снова озарил их улыбкой идиота.
— Элементарно! Ведро шампанского, кое-что из рыбной закуски, фосфором память освежить, полкило баксов и блондинку на полчаса. Только чтобы сиськи были с мою голову, не крупнее. После этого я расскажу вам все, что знаю или когда-либо знал. Мне кажется, идея хорошая.
Глаза полковника стали еще добрее и печальнее.
— Нет, сынок, не выйдет. У нас как раз шампанское кончилось. Зато привезли партию совершенно новеньких резиновых дубинок, армированных стальным стержнем. Освежают память лучше рыбы. И расскажешь ты нам даже то, чего не знаешь.
Дверь снова с треском распахнулась. Видимо среди представителей местной элиты такая манера входить считалась мерилом самоуважения и высокой культуры. На пороге стоял бывший полковник спецмилиции, ныне крупнейший городской криминальный авторитет Борман.
— Чем, блин, вы тут занимаетесь?! — загремел он. — Полдня прошло, убийца до сих пор где-то здесь лазит, а вы что делаете?
Полковник Сидоров немного обиделся, но виду не подал. В дом его друга и наставника пришла большая беда, и ему вольно было немного погорячиться. Но и запускать процесс не следовало.
— Мы тут как раз беседуем с молодым человеком по этому поводу.
Борман подошел ближе и придирчиво осмотрел Крюкова. Разве что в рот не заглянул.
— Беседуете? — ехидно скривился Борман. — А почему же у него все зубы целы и морда не побита? Будто я не знаю, как вы беседовать умеете! Короче, хорош фигней заниматься. Гони в шею этого придурка, — Борман кивнул на Крюкова, — и накопай мне хоть что-нибудь на Расула. Другая работа не оплачивается и в план по валу не засчитывается. Поняли меня?
Следователь молчал в стороне с видом пришибленной божьей коровки. Он понимал, что дискуссия определенно не рассчитана на его весовую категорию. Но Сидоров не сдавался.
— А ты знаешь, что это за фрукт? — теперь он. в свою очередь, кивнул на Крюкова.
Тот, непривычный к такому вниманию, готов был залиться девичьим румянцем, но передумал, так как не исключал перехода обсуждения из интеллектуальной плоскости в силовую.
— Кто же это? Киллер Соломоник? Просвети меня, дурака, — Борман с показным смирением опустился на стул у стены и приготовился слушать.
Сидоров прочистил горло и принялся обстоятельно излагать свою версию.
— Этот парень приехал из Москвы буквально накануне здешнего долбаного шоу и тут же сцепился с твоими ребятами в кабаке…
— И поэтому ты решил, что он киллер? — Борман смерил товарища презрительным взглядом. — Конечно, киллер именно так и поступил бы.
— Но зато сразу после драки его практически без проверки взяли охранником в этот балаган. За какие заслуги? А ведь вся охрана — люди Карпа.
— Что скажешь? — Борман уставился на Крюкова тяжелым немигающим взглядом.
Крюков пожал плечами.
— Во-первых, у них был недобор. За такие копейки безвылазно сидеть в этой коробке целый месяц без баб, без бухалова… Если бы я не был на мели, ни в жизнь не подписался бы. А во-вторых, я лицензированный охранник, так что проверку они проводили уже после приема. Во время испытательного срока.
— И сколько этот срок продолжался? — подозрительно прищурился Борман.
— Да он и сейчас еще не кончился. Меня в любой момент могут вышибить отсюда пинком под зад, — уведомил его Крюков. — А что касается какого-то Карпа, то я сейчас услышал о нем впервые. Кроме начальника охраны Бодрова и педика-режиссера, я тут никого не знаю.
— Все равно я ему не верю, — вставил слово Сидоров. — Я заберу его и подержу у себя в отделе. Если не расколется, завербую в стукачи.
