– Так… что это за правда? – говорю я, поочередно глядя на них обоих.
– После развода все стало непросто, – медленно говорит папа, – и Криста… Криста старалась помочь.
– И столько благодарности огребла за это, – Криста скрещивает руки на груди, – просто класть некуда.
У меня голова идет кругом. Я по-прежнему смотрю то на Кристу – деятельную, броскую, кипящую от негодования, – то на папу, который на ее фоне выглядит серым и измученным.
Я заблуждалась насчет Кристы? Мы все заблуждались на ее счет? Но нет. Нет. Мой мозг отказывается в это верить. Она не пригласила меня на вечеринку, ведь так? Она облила меня коктейлем, ведь так?
– Эффи, – серьезным голосом говорит папа, – ты действительно отказалась прийти на вечеринку просто потому, что не одобряешь мой выбор партнерши?
– Нет! – уязвленно говорю я. – Разумеется, нет! Да, мы с Кристой не ладим. Но это не повод отказаться от вечеринки. Все дело в приглашении. Это было антиприглашение.
Папа вздыхает.
– Дорогая, Криста объяснила, что допустила ошибку. Каждый может ошибиться…
– Это не было ошибкой, – со свежей обидой говорю я. – Это было преднамеренно. И… я решила, что оно было и от тебя тоже, – чуть тише добавляю я. – Я решила, что ты не хочешь, чтобы я приходила.
– Что? – возмущенно произносит папа. – Как ты могла такое подумать?
Я смотрю на него, и меня переполняет разочарование.
– Брось, папа. Ты неделями бойкотировал меня. На следующий день после скандала на кухне я оставила тебе сообщение на голосовой почте, но ты даже не ответил. Потом ты прислал мне ужасный имейл насчет переадресации корреспонденции. Это было как… ладно. Я поняла. Папа не хочет разговаривать. Отлично. Мы не будем разговаривать.
– Но я приглашал тебя на ланч! – в смятении возражает он, хмуря брови. – Я приглашал тебя на ланч, Эффи, но ты не ответила.
– Что? – Я выпучиваю глаза.
– Я предложил пообедать. Когда посылал тебе подарочную корзину. И голосового сообщения от тебя я не получал.
Я ошеломленно смотрю на него. Он думает, что я лгу?
– Я оставила голосовое сообщение на следующий же день, – тяжело дыша, говорю я. – На следующий же день. И о какой корзине ты говоришь? Я никакой корзины не получала.
– Она была из «Фортнума»
[2]. – У папы сконфуженный вид. – Это был небольшой знак примирения. Эффи, ты должна была ее получить.
– Папа, получи я корзину из «Фортнума», я бы об этом знала, – дрожащим голосом говорю я. – Я бы ее не проглядела.
– Но мы ее посылали! Точнее, Криста посылала, – поправляется он. – Я был занят по горло, и она настояла на том, чтобы заказать ее самой и избавить меня от хлопот. – Он поворачивается к Кристе, и выражение недоумения на его лице сменяется ужасом при виде ее наглой, вызывающей мины. – Криста? – зловеще тихо произносит он.
– Я забыла, и что с того? – говорит Криста. – Я зашивалась! И потом, корзина из «Фортнума» – ты серьезно, Тони? Корзина из «Фортнума» тебе не по средствам!
Она забыла? Или просто не удосужилась?
– А что насчет моего голосового сообщения? – с внезапным подозрением вопрошаю я, и Криста пожимает плечами.
– Твоему отцу приходит уйма сообщений на голосовую почту.
– Ими занимаешься ты? – Я смотрю ей прямо в глаза, и она выпячивает подбородок.
– Я защищаю его от них. Я у него вроде личного помощника. Моя работа – фильтровать фуфло.
У меня просто нет слов. Фильтровать фуфло?
– Ты ведь ничего не передаешь, да? – внезапно понимаю я. – Ты что, удаляешь сообщения? Ты умышленно отрезаешь его от всех контактов? Ведь у Бин и Гаса та же история, папа, – добавляю я, поворачиваясь к нему. – Никто не может с тобой связаться. Все пытаются, все хотят с тобой поговорить, но это невозможно.
– Криста? – Папа поворачивается к ней, у него на лбу пульсирует жилка. – Криста, что происходит?
– Ты сказал мне решать самой, – говорит Криста, которая кажется совершенно невозмутимой, – вот я и решила, что ты слишком печешься о своих детях. Бог ты мой, они уже не дети, они взрослые. Если хочешь знать, им почти всем нужно взрослеть.
Я смотрю на папу, и мне становится не по себе, потому что он бледен и дрожит.
– Может, и так, – произносит он, как будто голос ему не подчиняется. – Но это мне решать. Мои отношения с детьми – это мне решать. – Он молча и пристально смотрит на Кристу, затем добавляет, почти про себя: – Я знал, что у нас разные приоритеты, но… – Он снова осекается, потом вздыхает. – Эффи, оставь нас с Кристой на минутку, пожалуйста.
У меня ёкает сердце. О боже мой…
– Да, конечно, – бормочу я.
С колотящимся сердцем я выхожу из кабинета, закрываю дверь, отхожу на несколько шагов – и останавливаюсь. До меня доносятся их голоса – повышенные, раздраженные.
Я стою, слегка оцепенев, прислушиваюсь к их словесной перепалке и отчаянно пытаюсь понять, о чем идет речь. Может быть, мне следует тактично удалиться. Но я почему-то не могу. Ноги точно приросли к полу. Что происходит?
Внезапно дверь распахивается, и Криста выносится в коридор – глаза мечут молнии, дыхание прерывистое.
Блин. Надо было уносить ноги, пока была возможность. К горлу подступает страх, когда она, стиснув челюсти, подходит прямо ко мне и, откинув назад светлые волосы, окидывает меня презрительным взглядом.
– Что ж, мисс Эффи, твоя взяла. У нас с твоим отцом все кончено.
– А мы не состязались, – чуть слышно говорю я.
– Тебе виднее.
Она снова меряет меня взглядом, затем лезет в сумку за сигаретами.
– Нашли охотницу за деньгами. Хватает же наглости! Да, я присматривалась к твоему отцу. А хочешь знать почему? Потому что пожалела его. Он выглядел разнесчастным. А мне не хотелось вляпаться в какого-нибудь психопата, поэтому я поспрашивала о нем. И история, конечно же, оказалась самой банальной. Жена просыпается поутру, хочет развод и обирает его. Мужик отправляется в бар, и Криста собирает его в кучу. Не знаю, почему я это делаю, наверное, у меня комплекс спасительницы.
– Мими не обирала папу! – Я неуверенно смотрю на нее.
Криста пожимает плечами и сует в рот сигарету.
– Скажем так, она себя не обидела.
– У нее квартира в Хаммерсмите! – восклицаю я. – Это тебе не «Ритц»!
Криста смотрит на меня, а потом принимается хохотать с неподдельной радостью.
– Так ты совсем не в курсе, да? – Она достает золотую зажигалку и несколько раз щелкает ею, пытаясь прикурить. – Мими получила не только квартиру в Хаммерсмите, а намного больше. Видела бы ты ее банковский счет. Нет, за нее можно только порадоваться, чего не скажешь о твоем отце. Наслушалась я о вашей драгоценной Мими, – добавляет она, когда сигарета наконец-то прикуривается. – И душевная-то она, и милая. Рисуночки рисует. Платьица льняные. Корзиночки. И все такое. – Она делает глубокую затяжку, а затем холодно добавляет: – Можно быть триста раз душевной и милой, а когда нужно – как кремень.
