О Норе и о том, что он сделал в утро их последней встречи.
«Думаешь, я заберу твоего ребенка?» – слышал он в уме с каждым приступом воспоминаний. И каждый раз, не важно когда, голос Донни раздавался очень ясно. Ясно, как полуденное небо, под которым он оказался на балконе дяди в первый раз. «Наверняка он в тебя пошел», – услышал Уилл, а затем последовали настоящие удары.
«Безрассудный».
«Взбалмошный».
«Эгоист».
Уилл возненавидел Донни за все его слова о матери и о нем самом. Но не мог отрицать, что они на него повлияли. Не мог отрицать, что услышал в них правду. Все, казавшееся хаосом в его жизни: перемены настроения, характер, одержимость бейсболом, импульсивные влюбленности – в тот день все это кончилось. В своем доме он был полупризраком-полууправляющим. Бегал по комнатам, приносил родителям разные вещи, а сделав дела, снова исчезал. Он принес в комнату телефон, чтобы отвечать на звонки, которые мама терпеть не могла. Выписывал чеки, не выбираясь из постели, используя учебник по биологии как подставку, – он достиг высшего уровня искусства в подделывании отцовской подписи. Учился, прибирался, считал таблетки. Он организовывал похороны: сначала отца, вполне ожидаемые, а спустя десять месяцев и мамы – совсем неожиданные, но все же не удивительные – после того, как во сне ее забрала аневризма. У него были долги. Он ведь учился в колледже, потом в меде, платил аренду. Он сосредоточился.
«Я ответственный. Я рациональный человек».
Теперь это были его слова, те самые, с которыми он выиграл войну с Норой. Он произнес их серьезно, ну конечно же, серьезно. Эти слова он повторял себе каждый день на протяжении многих лет, пока сам в них не поверил, пока не стал им соответствовать: Уилл, работающий допоздна; Уилл, не выходящий из себя; Уилл, который всегда спокоен.
Но как только все закончилось: она тихо согласилась с ним, пообещала никому не рассказывать, извинилась, – его поглотила вина за то, что он не рассказал ей всей правды о том, что услышал в тот день. О ее смехе и высоком голосе. Не рассказал, что рядом с ней его сердце билось так сильно, будто он все еще был тем семнадцатилетним мальчишкой.
Он не рассказал ей, что боится не только памяти о Донни.
Но и памяти о ней в тот день и того, кем она была для него сейчас.
И того, каким он себя чувствовал рядом с ней. «Безрассудным, взбалмошным эгоистом». Самой худшей версией себя самого.
Версией, которая не смогла уйти, которая склонилась к ней и не упустила последний шанс прикоснуться. Которая поцеловала ее. Мягкую кожу, мягкие волосы. От нее так приятно пахло. Он прошептал: «Прости меня» – прямо у ее лба, но знал, что поступает как трус. Ведь она его не расслышала, а он взял и ушел.
Две недели и два дня назад.
– Доктор Стерлинг.
– Чего? – ответил он раздраженно, поднял глаза и увидел не кого иного, как Джеральда Авраама, который стоял у стойки в белом халате и сверлил Уилла своим привычным осуждающим взглядом.
Он подавил тяжелый вздох.
– Да, – поправился Уилл.
– Смена доктора Вишванат началась полтора часа назад. Вы уже должны были уйти. – Если уж Уилл должен был уйти, то и Авраам тоже. Но вряд ли стоит на это указывать.
– Я делаю записи. – Ничего он не делал. В какой-то момент даже включилась заставка блокировки экрана. Он двинул мышкой. – Этот компьютер сломан.
Амара, медсестра на стуле за ним, прыснула со смеху. Он посмотрел на нее, а она обхватила губами болтавшуюся в бутылке воды соломинку и, нарочито высоко подняв брови, принялась пить. Она уже дважды велела ему убираться, потому что он «печатает так медленно, что убить хочется».
Уилл вздохнул и встал.
– Хорошо, – пробормотал он, похлопав себя по нагрудным карманам, затем по поясу. Любимая ручка на месте. Бейджик на месте. Победная ухмылка Амары на месте.
– Я вас провожу, – сказал Авраам, и Амара тихонько захихикала.
– Я зайду в ординаторскую, переоденусь.
– Я подожду.
Уилл поторопился в ординаторскую и как можно быстрее переоделся в повседневную одежду, желая скорее покончить с тем, что приготовил для него Авраам. Когда Уилл вышел на улицу с сумкой через плечо и велосипедным шлемом под мышкой, старик стоял и пролистывал небольшой кожаный блокнот, который всегда носил в кармане халата. Он-то вряд ли писал там что-то вроде: «история с носками / хомяк???».
Они молча направились к выходу, Уилл подстроился под шаг Авраама. Он предчувствовал, что ему сейчас будут читать нотации. Знал, что немного выпал из работы, но ведь после такого долгого перерыва это наверняка нормально. Он же не сделал ничего, что бы…
– Вы отдали моей жене двоих котят.
Уилл чуть не споткнулся. Это он и вправду сделал.
– Бывшей жене, – поправился Авраам.
– Я не то чтобы отдал их, – сказал Уилл.
– Она очень к ним привязалась. Назвала их…
– Квинси и Фрэнсис, – закончил Уилл. – Знаю.
Она отправила ему еще несколько видео, пока он был на работе. Он сохранил каждое из них и подумывал позже отправить Норе.
Но каждый раз одумывался.
– Когда мы были женаты, Салли часто просила животное.
О боже. Во что он вляпался? Месяц назад, идя по коридору вместе с Авраамом, он заметил, что тот как-то меняется, когда говорит о бывшей, но в тот раз Уилл все еще был собой и не принимал близко к сердцу ничьи романтические проблемы. К сожалению, в данный момент Уилл был сам не свой, в его голове теснились нежелательные воспоминания, а сердце было будто из треснутого стекла.
– Вы не хотели заводить питомца? – спросил сам не свой Уилл.
Авраам покряхтел.
– У нас с Салли были разные представления о комфортной жизни.
Даже краткое знакомство с Салли подсказывало Уиллу, что «представления о комфортной жизни» были лишь каплей в море различий между этими двумя. И Уилл даже представить не мог, как они вообще сошлись. В этом вся суть, разве нет? Люди идут на любые безумства ради любви, и такой конец лишь один из возможных печальных концов: развестись, а потом завести с коллегой неловкий разговор о котятах бывшей жены и разнице в ваших с ней взглядах на быт.
«Безрассудно, взбалмошно, эгоистично», – подумал он с новой силой убежденности. Хватит уже считать дни и пялиться на каракули, экран компьютера, хватит думать о мягкости и аромате кожи Норы. Ему такие же проблемы не нужны. И никогда нужны не были. Вид за стеклом входной двери обещал яркий закат, он должен был радоваться этому времени суток, потому что оно не вызывало мыслей о Норе.
– Как думаете, будет странно… – начал Авраам, и Уилл понял, что так и не ответил на предыдущую фразу, – …если я тоже подарю ей одного?
Уилл замер у входной двери, повернулся и недоуменно моргнул, взглянув на Авраама, что определенно нарушило их негласный пакт об отсутствии зрительного контакта.
