– Немного времени все обдумать.
Она кивнула, стараясь верить, что это поможет. Он ранил ее, вся радость и надежда как испарились. Но ведь она испытывала к нему чувства и не хотела, чтобы и ему было больно.
А ему совершенно точно было.
– Хорошо, – ответила она, стараясь включить то отработанное обаяние, которому думала, что научилась за время общения с ним. – Поговорим, когда вернусь из поездки.
Он сжал ее руку, скорее рефлекторно, нежели в знак подбадривания или одобрения. Он безразлично произнес:
– Я могу зайти после…
Она помотала головой, еле сдерживая слезы и желая скорее уйти.
– Все соседи дома. Лучше подождать.
Наступило молчание. Он ответил:
– Хорошо.
Она проигнорировала растущую досаду. Он всего лишь делал то, что хотелось ей. Нора подумала, стоит ли развернуться и поцеловать его на прощание в знак того, что между ними еще ничего не кончено.
Однако Нора не знала, могла ли так сделать, особенно если он хотел оставить все как есть.
В итоге она сжала его пальцы, не совсем даже представляя, что пытается сказать этим жестом. Сглотнула комок грусти в горле и сказала:
– Увидимся.
Она ушла, и он не стал ее останавливать.
Глава 16
Что ж, такое было впервые.
Уилл с доктором Авраамом шли по коридору из ординаторской в сторону выхода, на плече Уилл нес сумку, а в руке велосипедный шлем. Авраам говорил… что-то о хирурге-ортопеде, который не мог понять, что срочнее: сломанный палец или возможное кровоизлияние в мозг. Это случилось несколько часов назад – пациент попал в аварию рано утром, – но Авраам говорил об этом всю смену, возвращаясь к случаю каждую свободную минуту.
– Он пытался наложить ему шину на палец, – сказал Авраам, качая головой. – Я бы сказал, что это против устава, но думаю, вы согласитесь, что это преуменьшение. Это попросту против здравого рассудка.
– Ага, – сказал Уилл, кивая. Он даже не пытался соблюдать формальный тон. На это не было энергии. По крайней мере, сегодня.
И всю последнюю неделю.
Он уже не в первый раз ходил так по коридору с Авраамом и далеко не в первый раз молчал в ответ на сварливость начальника. Но в первый раз он сам решил так вести себя, болтаться рядом, пока Авраам практически не выгонит его из больницы. В первый раз он был даже благодарен за разговор и с ужасом ждал момента, когда они дойдут до выхода. Честно говоря, Уилл мог бы слушать Авраама весь вечер, сколько угодно, лишь бы остаться здесь.
Лишь бы не идти домой.
– Ортопедии, – сказал доктор Авраам, – надо пересмотреть свои методики. Завтра приглашу к нам главного врача.
– Хорошая мысль, – сказал Уилл, хотя знал того человека и мысль была плохой. Эго у него было размером со Штаты.
Они открыли дверь – духота и влажность улицы казались гнетущими и унизительными. Однако Уиллу и на это было все равно. Он сядет на велосипед и поедет домой. И будет обливаться потом, пока не вымотается так, что сможет уснуть.
«Это попросту против здравого рассудка», – подумал он, но тут же забыл эту мысль.
– Доктор Стерлинг, – обратился к нему Авраам, когда Уилл уже было надел шлем. – Хотелось бы сделать ремарку, что я вами обеспокоен.
Уилл замер с рукой у ремешка на подбородке. Он только сейчас заметил, что Авраам без белого халата. Это было логично, ведь начальник уходил с работы, но все равно немало удивило.
– А? – спросил он, что было необычно в его общении с вышестоящим лицом.
– Я заметил, что вы взяли две смены на этой неделе дополнительно.
– Доктору Баррет-Голдберг пришлось взять пару отгулов, – ответил он, хотя объяснение было паршивым. Эти смены распределили еще несколько недель назад.
– Также хочу отметить, что в течение этих смен вы работали больше двенадцати часов и фактически превысили допустимый предел для врачей в нашем отделении.
– Завтра у меня выходной. – Ужасающая мысль. Стоило ему подумать об этом, внутри что-то болезненно сжалось: столько свободного времени и никакой надежды увидеть Нору. Даже в клинику не поехать – там он тоже превысил предел допустимых рабочих часов.
– И это не говоря о вашем настроении, – добавил Авраам, как будто не слышал Уилла. – Подавленном, как я бы его охарактеризовал.
Возможно, в другой раз Уилл мог бы обидеться. Но сейчас подавленность – это слабо сказано.
Он чувствовал себя просто ничтожно.
Будто в аду, как он и предвещал.
Потому что испортил отношения с Норой и теперь ее нет.
Он знал это, когда все происходило, видел как будто со стороны и в замедленном действии. Какие-то эпизоды четко и ясно всплывали в памяти: почерк мамы, такой же легкий, как в ее молодости. Пальцы миссис Салас по краям фотографии, розовые глянцевые ногти. Лица его родителей: яркие, светлые, радостные. Руки Норы у него на талии, щека на его груди, волосы касаются подбородка. Ее ладонь ускользает.
А все остальное было смазано и очень быстро. Увидев эту фотографию, он как будто ударился со всей силы в кирпичную стену всех его жизненных страхов. А потом он сказал Норе, что не хочет ничего серьезного.
Ах, появился еще один ясный момент: ее лицо, когда он сказал это. Он был вполне уверен, что его екающее сердце остановилось прямо там, в ту же секунду, пусть он и стоял сейчас здесь, безжалостно живой.
– Последние дни выдались тяжелыми, – сказал он Аврааму, что, по иронии, было преуменьшенным преуменьшением. Прямо как жаловаться на сломанный палец, когда в черепе кровоизлияние. Возможно, у них с тем ортопедом есть что-то общее. В конце концов, «наложить шину» – вполне уместная метафора его действий в отношении Норы, когда она ушла, оставив его в глубоком шоке посреди квартиры Донни. После уборки он написал ей, не передумала ли она и хочет ли поговорить. На следующее утро, когда она должна была улетать, он позвонил, но услышал лишь автоответчик. Она ответила на сообщение пару часов спустя кратко, ласково и осторожно. Надеюсь, ты в порядке. Сажусь на самолет. Поговорим, когда вернусь. Целую.
Я люблю тебя, – хотел ответить он, что было совершенно лишено смысла. Писать такое, когда всего день назад он сам же ее и выгнал? Писать такое, когда он был в шоке оттого, что ему вообще пришла такая мысль?
Поэтому он написал: Счастливого полета, – и до конца дня ругал себя за это, примерно как Джеральд Авраам хотел выругать хирурга, пытавшегося наложить пациенту шину на палец.
Но, если произошедшее между ним с Норой было действительно кровоизлиянием, он не знал, стоит ли пытаться это исправить. Причиной его состояния – подавленности, этого ада – была его несерьезность к Норе. Эту напористость, безрассудство и эгоизм надо было прекратить еще несколько недель назад. А он довел все до того момента, когда не мог уже двигаться дальше. Как этого хочет Нора. Как она этого заслуживает.
