Уилл еле сдержался, чтобы не потрогать волосы.
– Дело не в этом. – Или не в такой трактовке, какую высказала Салли. – Либо она, либо уже никто, – добавил он и сразу же почувствовал истинность сказанного прямо в сжимающемся от боли сердце.
Салли выглядела как миссис Салас, когда он говорил с ней о медицине.
– Так почему ты думаешь, что тебе не нужны серьезные отношения?
Она произнесла это так дружелюбно и искренне, что Уилл даже подумал: она выслушает, если он расскажет.
«Я боюсь, – сказал бы он, – что я стану как мои родители. Я боюсь и не понимаю, как еще выражать любовь». Он бы рассказал, что почувствовал, увидев фотографию: о волне смутных и неприятных воспоминаний. Он бы рассказал о том, что фотография лишний раз напомнила ему, чем закончили его родители – потеряли смысл жизни друг без друга.
«Я боюсь, что все остальное в жизни перестанет для меня существовать».
Но начальник Уилла все еще был в соседней комнате, а у Салли не было столько времени, да и все это куда сложнее ремонта в квартире Донни и поиска дома двум сидевшим рядом с ним котятам. Для этого у Салли не было решения.
Поэтому Уилл сказал:
– Мы с ней довольно разные.
Салли пожала плечами.
– Мы с Джеральдом разные.
– Вы в разводе.
Она сжала губы и вздернула нос, сверля его взглядом.
– Очевидно, мы над этим работаем, – сказала она.
Справедливо пристыженный, он опустил взгляд на коврик под приборы.
– Уилл, – обратилась к нему Салли и вздохнула, явно думая: «Ну почему ты такой?» – Позволь задать вопрос.
Один котенок попытался забраться к нему на колени. Квинси. То есть на него либо написают, либо напищат, либо и то и другое.
– Почему бы и нет? – произнес он отрешенно, и по отношению к Салли, и по отношению к Квинси.
– Ты хочешь работать над этим?
Квинси махнула хвостом по его лицу, словно в знак предупреждения, и, честно говоря, дважды повторять не пришлось. «Конечно, ты пытаешься вылечить кровоизлияние в мозг, придурок», – сказал он мысленно себе, выпрямляя спину. Словно в тело опустили якорь, и он замедлился, чтобы осмотреться и, кажется, впервые за несколько дней с тех пор, как увидел фотографию, подумать. Он вспомнил о Джеральде, который мыл посуду на кухне и, вероятно, пытался снять напряжение из-за локтей Салли на столе. Уилл вспомнил о Джеральде в больнице, когда тот спрашивал его насчет покупки котенка или сертификата, пытался отыскать идеи для небанальных свиданий.
Боже. Внезапно быть Джеральдом Авраамом показалось ему лучше, чем быть самим собой – эгоистичным, угрюмым и застрявшим в воспоминаниях. Итак, он слишком бурно отреагировал на фотографию. Слишком зациклился на себе и своих родителях. Но это не значит, что он не мог работать над отношениями с Норой. Что он не сможет обдумать ситуацию и вынести из нее пользу для себя и нее. Просто надо сконцентрироваться. «А смысл, вообще-то, есть!»
– Да, – ответил он Салли, осторожно перемещая подозрительно застывшую Квинси обратно на ее стул. – Хочу.
Салли улыбнулась ему с выражением гордости и интереса, которое поколебало уверенность Уилла. Он устыдился, вспомнив свое Счастливого полета.
– Я немало там натворил, – сказал он.
Салли стала отвечать в духе консультаций по недвижимости.
– Думаю, это похоже на бардак в твоей квартире, когда ты впервые попал туда. Просто надо с чего-то начать!
♥ ♥ ♥
Час спустя Уилл оказался в своей темной квартире. В ней «с чего-то начать» показалось ему куда более туманной перспективой, чем когда он сидел за столом с Салли. Все-таки Норе оставался еще день в Сан-Диего, и его возможности все исправить были ограничены. Он мог позвонить, но ведь она четко дала ему понять, что хочет подождать своего возвращения, к тому же он хотел отнестись к этому с вниманием и не звонить ей, пока не обдумает, что хочет сказать.
И очередное пожелание счастливого полета тут точно не поможет.
Он не сразу включил свет – не хотел видеть свое пустое, практичное пространство, не хотел думать, что он, в отличие от… Джерри?.. нет, Джеральда, может так и застрять в этой стерильности. Но, начав готовиться ко сну – душ, спальные шорты, чистка зубов, – пришлось включить освещение, и когда он пошел на кухню, чтобы выпить воды, то краем глаза увидел старую мамину книгу на столешнице, где бросил ее неделю назад. Фотография лежала внутри – он видел, как Нора аккуратно вложила ее между страницами, когда пришла за ним.
Можно начать, подумал он, с того, чтобы взять этот снимок и смотреть на него, пока тот не перестанет вызывать в нем бурю эмоций. Однако то, что книга лежала в его квартире, уже в какой-то мере прогресс – еще несколько лет, месяцев или недель назад он, наверное, выкинул бы ее, а фотографию бросил в маленькую, задвинутую к стенке шкафа коробку с другими снимками из детства.
Он подумал, что все это влияние Норы: может быть, она слишком цеплялась за вещи, но в этой любви к старым вещам она больше походила на родителей, чем осознавала. В ее квартире у каждого предмета была история, которая неизменно вызывала у нее улыбку. Чайник, который дедушка подарил бабушке на годовщину свадьбы. Плитка, которую мама Норы раскрасила в третьем классе. Лампа, видимо из Италии, которую она хотела отдать на прошлой неделе.
Пусть он и не решался смотреть на книгу и фотографию, его почему-то успокаивало то, что он от них не избавился, и давало надежду на возрождение отношений с Норой. И впервые в жизни Уилл подумал, что неплохо иметь какой-то предмет, благодаря которому он чувствует то же, что и она: уют и близость к тому, кого уже нет рядом.
Мысль поразила его, он резко поставил стакан, так что вода расплескалась по тыльной стороне его ладони. Уилл стряхнул ее, вытер о шорты и подошел к ящику, где хранил ручки, резинки и зажимы для пакетов, которыми все равно никогда не пользовался. Открыл его с замирающим сердцем… Вот оно, то, что он искал: бумажка с номером 16 в уголке.
Он улыбнулся, глядя на нее и погружаясь в теплые воспоминания: зеленый сарафан в пол, линия ее плеч, длинная коса и цветочный венок, озорной огонек в ее глазах, когда она протянула ему сверток со стихотворением.
Он невольно расплылся в улыбке.
Взял бумажку с собой в спальню, впервые за несколько дней не испытывая ужаса, что ложится спать без Норы. Уилл прислонил подушку к стене (к слову, о расстановке мебели в его квартире) и сел, стуча свертком по ладони и вспоминая тот вечер – не только Нору, но миссис Салас и ее стакан некрепкого пива, еду, пиво Бенни, Джону, который звал его Шпалой, Мэриан и Эмили в первом ряду, держащихся за руки. Он вспомнил себя у микрофона, настроенного завоевать внимание толпы.
Уилл развернул сверток, уже не удивляясь содержимому, как в тот вечер: знакомое имя, небольшое количество строк. «Сонет 98». Весна, лето, цветы – всякое такое. Он вспомнил, что Нора назвала его грустным. И Джона тоже. С грустного или нет, но ему хотелось с чего-то начать, а стихотворение было для них с Норой общим воспоминанием и казалось неплохой идеей, уж точно лучше пожелания счастливого полета.
