На помощь пришла Эмили, заговорив первой:
– Я, кажется, видела его иногда по вечерам. Но сказала только Мэриан.
– А я рассказала всем, – вставила Мэриан без каких-либо угрызений совести. – Коррин вне себя от радости. Знаешь, как тяжело ей было никак это не комментировать?
Нора стыдливо поморщилась. Наверное, она заметила, когда они с Уиллом вместе возвращались из Гарфилд-парка. Почему же не сказала раньше?
Эмили продолжала сидеть и вышивать.
– Его не так-то сложно заметить с двухметровой палкой на лестнице в десять вечера.
Позади нее Уилл прыснул со смеху. Эмили знала с самого дня установки держателя шторки для душа! Это же… какое-то время, значит.
Да все время!
– Простите! – воскликнула Нора. – То есть не за…
– Это твое дело, – произнесла Эмили тихо. – Ты не должна извиняться.
Нора посмотрела на них, молча и удивленно моргая. Разум ее все еще пытался осознать стресс, пережитый за последние несколько часов, и радость возвращения в объятия Уилла и к соседям, которых – хотя бы этих двоих и миссис Салас – все это не беспокоило. Она знала, что впереди еще много стресса, что она все еще переживает за Джону, но сейчас все было хорошо.
Мэриан взяла бумажный пакет с соседнего кресла и протянула Норе.
– Давай поешь. Этот парень принес тебе кекс размером с голову младенца.
Нора взяла пакет с мыслью, что лучше бы Мэриан не сравнивала его содержимое с чьей бы то ни было головой, затем повернулась к Уиллу, который смотрел на нее с интересом и беспокойством. Она села на диванчик напротив Мэриан и Эмили, Уилл остался стоять и посерьезнел.
– Я пойду к стойке регистрации, – сказал он, – узнаю, если…
– Уилл, – окликнула его она, похлопав по месту рядом, желая, чтобы он тоже чувствовал себя спокойнее. – Иди сюда.
– Я старался действовать осторожнее, – сказал он, садясь. – Когда приходил.
Она пожала плечами и открыла пакет. Из него вырвался божественный сладкий аромат, от которого у нее потекли слюни.
– Не переживай, – ответила она, доставая кекс. – Я рада, что они все знают. Я все равно собиралась рассказать, если бы…
Она замолкла и сосредоточилась на еде. «Если бы ты сказал, что тоже выбираешь быть со мной». Хорошо, что у нее было чем занять рот какое-то время.
Он положил ладонь ей на бедро и посмотрел в телефон.
– Скоро нам должны что-нибудь сказать, учитывая, сколько обычно длятся такие операции.
Нора кивнула и стала жевать, наблюдая за Мэриан с Эмили напротив и Уиллом, который очень легко подхватил их разговор, спросив Эмили о растении в углу («Это не настоящее растение», – ответила она, и Норе показалось, что Уилл знал это, но решил немного рассмешить Эмили), а Мэриан – о следующем поэтическом вечере («Я заинтересовался поэзией», – сказал он, а Мэриан посмотрела на него так, словно вычислила в нем лжеца). Нора вспомнила все, чего боялась в тот день, когда Уилл ворвался на их собрание, – боялась подвести Нонну, подвести соседей.
Но теперь, в этой пустой и неуютной комнате ожидания, Нора смотрела, как Уилл болтает с двумя самыми сложными ее соседками, ожидая новостей о мужчине, который, без сомнения, был третьим по сложности. Она думала о Нонне и как та любила воспитанность, умение вести беседу и всех, кому нравится соус маринара, а еще всех, кому нравится Нора. Нонна бы точно была им очарована. Если забыть ссоры по поводу аренды, Нонна с радостью приняла бы Уилла в эту маленькую семью.
«Он таки объявился», – заверила она себя и с легким вздохом облегчения доела кекс, положила голову на плечо Уиллу и стала ждать.
Глава 18
В конце концов Мэриан с Эмили тоже ушли домой.
Врач позвонил примерно в девять, сообщил, что операция на ноге Джоны окончена и пациент сейчас приходит в себя без каких-либо осложнений. Нора обмякла, навалившись на Уилла, и потянулась к телефону набрать Бенни. Мэриан с Эмили крепче взялись за руки и закрыли глаза в благодарной молитве, а потом крепко обнялись. Джону еще не собирались переводить в палату на ночь, так что Нора настояла, чтобы Мэриан с Эмили ушли, пообещав, что останется в больнице на всю ночь.
– У меня все равно все вещи с собой, – уверяла она, указывая на чемодан. Эмили с Мэриан выжидающе посмотрели на Уилла.
– Я остаюсь, – сказал он, и они заключили эту сделку, когда обе женщины кивнули, готовые идти домой.
Наедине с Норой тревога вернулась: Уилл гадал, вернется ли к ним неловкость из-за темы, которую они не обсудили, но которой решили не касаться в стенах больницы. Но никакой неловкости не было, даже наоборот – по крайней мере, для Уилла. Он чувствовал себя вполне естественно: принес ей чай; помог достать вещи из наспех собранного чемодана, чтобы она умылась; отвечал на все ее вопросы о состоянии Джоны, которого привезли в палату лишь после полуночи; устроился поудобнее на скамейке, чтобы она могла отдохнуть рядом. Все это было так рационально, ответственно. Так безопасно.
Он узнавал в ней состояние многих семей, с которыми говорил в больнице, – усталая, но держится, спокойная, но все же волнуется. Положив голову ему на колени и свесив ноги через край двухместного диванчика, она рассказывала ему всякие истории о том, кто и как оказался в их доме. Джона вырос неподалеку, он был единственным ребенком владельцев небольшой продуктовой лавки в четырех кварталах от дома; он переехал в их дом, когда женился на женщине, бросившей его спустя три месяца брака и переехавшей в Мэн с коллегой Джоны. Мистер и миссис Салас въехали после продажи квартиры в Бактауне и собирались прожить здесь пару лет, но в итоге смирились с тем, что их сын-экономист, получив после колледжа работу в Сингапуре, остался там. У Бенни в доме жила тетя, Альма, а он был ее любимым племянником и подолгу гостил, когда его мать болела, так что, переехав в дом престарелых, Альма отдала квартиру ему. Мэриан и Эмили – обе из небольших проблемных семей – переехали в дом спустя пару лет, как закончили колледж, где познакомились и влюбились.
Бабушка Норы, в свою очередь, въехала вдовой и очень удивила мать Норы, свою единственную дочь, променяв отличный дом в пригороде на квартиру, в которой, как она часто говорила, есть что-то особенное.
– Те ангелочки в коридоре, – начала Нора, болтая ногами, – думаю, все из-за них. Она любила такие вещи.
Нора думала, что Нонна просто хотела начать сначала, обустроить дом под себя после стольких лет старания только для мужа.
– Мама была далеко, и, думаю, ей нужна была и новая семья.
Уилл заметил, что она не стала рассказывать историю Донни с этим зданием – добрый жест, за который он полюбил ее даже больше. Вместо того она переключилась на год, когда бабушка стала главой жилищной ассоциации и зародились все эти традиции дома. Уилл слушал, перебирая ее волосы и наслаждаясь моментом: Нора не просто расслабилась, но доверилась ему, рассказала историю дома, который когда-то стал причиной их раздора. Постепенно речь ее становилась все тише и тише, а глаза начинали закрываться.
