Конь бодрой рысью скакал через лес. Аннабелль вроде бы должна была безостановочно оглядываться по сторонам в поисках ориентиров, сетовать на то, что хозяин замка не удосужился дать ей ни одной карты, но казалось, что за последние два дня она настолько привыкла ко всякого рода волшебным вещам, что не сомневалась в том, что Герцог и без её помощи (или вмешательства) довезёт её до Имфи. Теперь все, что ей оставалось, было как можно крепче держать поводья, чтобы, задремав от бездействия, не выпасть из седла. Девушка рассеянно глядела по сторонам, любуясь восстававшим после зимнего сна лесом. Пробуждение это было незаметным: не было ни сверкающих почек, ни пения первых птиц, но было что-то иное — предчувствие, что вот-вот отступят холода и природа резко встрепенётся, оглушая застывший мир обилием звука и цвета. Нужно было лишь чуть-чуть подождать.
Отъехав недалеко от замка, они наткнулись на высокую стену из шипастых кустов. Тёмно-бурые голые ветви, покрытые длинными тонкими шипами, оплетали стволы деревьев, точно карабкаясь вверх. Они переплетались между собой, образуя плотную стену, выглядевшую достаточно угрожающе, чтобы отбить желание пересекать её. Девушка попробовала приостановить коня, но тот только ускорил шаг и едва ли не бросился на шипы. В эту секунду девушка закрыла глаза руками, считая секунды до встречи с сотнями толстых игл. Но этого не произошло. Конь быстро проехал дальше. Аннабелль обернулась: в стене со скрипом затягивался проём, напоминавший зияющую рану.
Анна попыталась снять с шеи украшение, которое дал ей Клод. Но сколько она ни ощупывала цепочку, не могла найти замок, её будто сковали прямо на девушке. Снять её через голову было невозможно так же, как и разорвать её. Как девушка ни вооружалась честностью и благовоспитанностью, но первый свой визит она решила нанести кузнецу. После принятия этого решения она даже почувствовала некоторое спокойствие, пусть в глубине души она и знала, что это неправильно. Старые привычки и идеалы тянули её назад или просто заставляли стоять на месте. Не всегда, конечно, но девушка уже поняла, что невозможно всегда быть доброй или благовоспитанной. Эта мысль резала больнее ножа, на глазах Аннабелль рушился тот сказочный мир, в котором каждая девушка должна быть принцессой, доброй и милосердной, как жестока ни была бы к ней жизнь. Она закрыла голову руками и подалась вперёд, сжала кулаки, будто из последних сил цепляясь за своё видение, не давая ему распасться окончательно. Так дорого оно ей было, единственная светлая вещь, не дававшая цинизму и жестокости завладеть её душой полностью. Анна с горечью поняла, что не может отказаться от него, даже ради далёкого шума моря. Далёкого? Её сказочный мир был, несомненно, дальше, но она вопреки всему выбирала его.
«Что делать?» — спрашивала она саму себя в надежде, что откуда-то из ниоткуда ей явится ответ. Но ничего не происходило. Конь, шумно фыркая и потряхивая головой, шагал вперёд, Аннабелль чувствовала, как от долгого бездействия начинают замерзать и неметь ноги. Несколько раз она спускалась на землю и шла пешком, держа коня под уздцы до тех пор, пока не согревалась, а потом снова забиралась в седло. Теплее становилось ненадолго, так что вскоре снова приходилось спускаться на землю. Добрую половину пути Анна проделала пешком. Она всё озиралась по сторонам в поисках той самой поляны, с которой всё началось, но вместо неё из-за деревьев вскоре появилась дорога к Имфи. Девушка выехала из леса и, проехав немного по кромке, оказалась на уже знакомой развилке, где дорога к городу разбивалась на две: напрямую к причалу и окружную, по краю леса. В одно мгновение к Аннабелль вернулись силы, пришпорив коня, она понеслась к городу, поднимая в воздух фонтаны талого снега и грязи, вылетавшие из-под копыт Герцога.
Она оставила коня в конюшне возле ворот городка, усмехнувшись при виде знакомых крыш. В Имфи были красивые массивные ворота, подаренные ему давным-давно Их Величествами по случаю свадьбы. Почему именно этому городку — никто не знал, те события истлели в пожаре революции и теперь ими никто не интересовался. Это всеобщее равнодушие к истории отдаляло прошлое сразу на несколько десятилетий, а не на год. Ворота были украшены резьбой и железными вставками, но смотрелись немного абсурдно, потому что держались на большой прочной арке из камня и дерева. Стены вокруг города не было. Горожане всё надеялись, что город разрастётся и придётся строить новые и новые стены, а самые красивые ворота, которые впору видеть всем, кто оказывается в Имфи, останутся в глубине города и вскоре будут забыты. Поэтому они решили дождаться, пока городок не займёт свои окончательные границы, тогда они перенесут ворота и приделают их к главной стене. Местных такой расклад не смущал, а проезжих в этих краях было слишком мало, чтобы объяснить жителям Имфи, что ставить ворота на вырост, по крайней мере, глупо. Горожане гордились своими главными воротами, загадывали у них желания, в праздники поливали их вином и проходили только через них, даже если приходилось отстоять очередь из обозов и телег. Аннабелль провела рукой по затёртому до блеска дереву, чередовавшемуся с железом просто так, она давно перестала загадывать желания, поняв, что они сбываются, и вошла в город.
Солнце клонилось к закату, улицы то ли были ещё пусты, то ли уже опустели. За окнами, сверкавшими в лучах заходящего солнца, точно глаза, семьи ужинали, читали, дети играли в просторных комнатах, хозяйки занимались рукоделием или снова что-то готовили. Анна кралась по улицам, точно не должна была быть тут. В другой раз она принялась бы барабанить во все двери, спрашивая, искали ли её. Конечно, искали. Эмиль и Марион наверняка перевернули весь город с ног на голову, чтобы найти свою гостью. Девушка прекрасно представляла, сколько беспокойства она причинила всем, но больше всего, конечно, за неё переживала Марион. Она волновалась за случайную гостью, как за свою родную дочь: сначала беспокоилась и до темноты ждала, пока муж не вернётся из леса, где вместе с остальными мужчинами искал Аннабелль, а потом, когда всем надоело искать, она сама, наверняка, порывалась отправиться в лес, но не в силах оставить семейный очаг, лишь сидела и переживала, нося в глазах застывшие слёзы. Горький стыд тупой иглой уколол Аннабелль в самое сердце. И всё же она не побежала, наоборот, стала идти ещё медленнее и осторожнее, держась в тени, чтобы случайно не привлечь внимания. Чувство, что её не должно быть в Имфи, пожирало её, и девушка уже устала ему сопротивляться. Всё навалилось на неё так сразу и на душе вновь сделалось невыносимо тяжело. До тех пор, пока из дома Эмиля её не увидели дети.
С радостными криками они высыпали на улицу и, не сбавляя хода, подбежали к Аннабелль, едва не сбив её с ног. Они хватали её за руки, висли на них, так что девушке стоило огромных усилий не упасть в свежую весеннюю грязь под их весом. Дети наперебой рассказывали, как искали её, как праздновали начало весны, каких щенков принесла соседская собака; каждый говорил о своём и с каждой секундой всё громче, стараясь перекричать остальных. Вскоре это стало делом принципа и Аннабелль оказалась в эпицентре детской ссоры, с которыми так и не научилась управляться. Уже назревала драка, в окна выглядывали обеспокоенные шумом соседи, а Анна уже готова была звать на помощь, как вдруг на пороге дома величественно появилась Марион. Достаточно было одного её взгляда, холодного, сдержанного, немного осуждающего, чтобы дети замолчали и, виновато опустив головы, помирились и гуськом прошли в дом. Через секунду их улыбчивые лица появились в окне.
