Позавтракав, Анна покинула свою комнату и отправилась на поиски хозяина замка. В её голове кружился целый рой вопросов, простых и не очень, уточняющих, немного грубых. Она чувствовала себя потерянной и одной из многих вещей, которые она хотела знать, был ответ на вопрос: «что делать дальше?». Никогда раньше этот вопрос не стоял перед ней настолько остро, даже в тот момент, когда ей предстала картина горящего города, в котором рёв огня сливался с криками людей, брошенных ему, точно жертвы языческому богу (в нём смешались все: революционеры, роялисты, просто люди, пытавшиеся спасти себя и свои семьи, не примыкавшие ни к тем, ни к другим). Тогда ей было, куда бежать. Теперь её мир был ограничен шипастой стеной терновника. Эта мысль нагоняла тревогу, в ней было много всего: чувство, что девушка теперь заключённая у странного человека, которому она обязана жизнью, в замке, где появляются и исчезают люди, а вещи меняются сами собой. Но больше всего девушку беспокоило, что она оставалась одна. Она не боялась одиночества, но при мысли, что целый год ей придётся как-то занимать себя в этом странном месте, тоска скручивалась неприятным комком под рёбрами.
Замок менялся медленнее комнаты девушки. Он всё оставался покрытым пылью, как напудрившаяся старая кокетка, уверенная, что килограммы косметики ей абсолютно к лицу. Толстый слой пыли бережно хранил цепочки следов, оставленные жителями замка. Их было несколько: нетвёрдые маленькие следы с пятнами воды, оставшейся от талого снега, принадлежавшие Аннабелль, и широкие шаги человека, шедшего твёрдой поступью, быстро и порывисто. Повинуясь любопытству, которому предстояло стать её проводником на всё это время, Анна пошла по следам загадочного хозяина замка. Несколько раз он проходил мимо её двери кругами, точно решаясь войти, но спустя несколько порывистых шагов вперёд-назад он, видимо, оставил эту затею и пошёл дальше по коридору. Девушка последовала за ним, точно её вёл призрак, выраставший из глубоких следов тяжёлых ботинок.
Он провёл её по анфиладе комнат: чайных салонов и милых гостиных в нежных тонах, красивых, напоминавших комнаты кукольного домика. Всюду были всевозможные милые безделушки: фарфоровые статуэтки, высохшие цветы и искусственные букеты, выглядевшие совсем как настоящие, чернильницы, в которых никогда не было ни капли чернил, аккуратные чашечки, из которых не выпили ни капли чая. Аннабелль осматривала их с восхищением, одновременно жалея, что всё это великолепие абсолютно бесполезно. Хозяин замка думал так же и почти бежал, чтобы как можно быстрее покинуть эти комнаты, предназначенные исключительно для любования. Анна вздрогнула, как от резкого порыва ветра, вспомнив такие покои, виденные ею раньше; они были подобны живой картине и каждый входивший в комнату человек становился её частью. Она помнила девушек в аккуратных платьях, часами сидевшими на жёстких, но красивых диванах, аккуратно держа в руках милые чашечки и боясь пошевелиться лишний раз, чтобы — не дай бог — не повредить обивку. Аннабелль ускорила шаг, убегая от воспоминания, и вышла к лестнице. Тут следы уходили вниз, на первый этаж, но как заманчиво выглядели ступеньки, поднимавшиеся вверх, скрывавшиеся за поворотом и оставляющие только догадываться, что же там, наверху. Анна пожалела, что не стала составлять карту, план замка ей бы пригодился. Она долго стояла, выбирая, последовать ли ей за призрачным хозяином замка или искать собственные приключения. Оба варианта были одинаково заманчивы и девушка готова была разорваться, чтобы оказаться в нескольких местах одновременно. Желание подняться наверх одержало верх. Аннабелль улыбнулась самой себе, вдруг совсем бесстрашно, будто это всё было тем приключением, которого она жаждала так давно, несмотря на всё, что ей пришлось пережить. Она даже не успела удивиться себе самой, когда оказалось, что она уже бежит по лестнице вверх, периодически перевешиваясь через перила и поглядывая на уходящие вниз ряды когда-то белоснежных ступеней. От открывавшейся картины кружилась голова, но девушка продолжала подниматься, как маленькая птичка, отчаянно машущая крыльями, чтобы взлететь как можно выше и только тогда почувствовать себя свободной.
На верхнем этаже она нашла пару массивных дверей, настолько больших, что прибитую над ними табличку с названием комнаты было невозможно прочитать. Она с силой нажала на ручку и, толкнув плохо поддававшуюся дверь плечом, вошла внутрь. Ей предстал огромных размеров зал с высокими, во всю стену, окнами. Вся мебель в помещении была накрыта потемневшей от времени тканью, колыхавшейся от каждого сквозняка, словно это вздрагивали крылья огромных птиц. Стены были украшены большими зеркалами, визуально увеличивавшими помещение и скрывавшими его настоящие границы; в полумраке их было не отличить от окон. Раньше здесь, несомненно, проводились балы, причём крупные, вроде новогодних или посвященных свадьбе какой-нибудь высокопоставленной особы. Те празднества, на которые Аннабелль в своё время не удалось попасть и вряд ли удастся когда-нибудь в будущем. Повинуясь какому-то порыву, сродни детской игре, она сорвалась с места и принялась кружиться по залу, оглядываясь на собственное отражение в зеркалах и представляя какого-нибудь красивого танцора рядом с собой. Она останавливалась, делала реверанс, как во время смены партнера, и снова продолжала свой незамысловатый танец.
«Раз. Два. Три»
Обернувшись в очередной раз, Аннабелль увидела, что рядом с ней действительно кто-то стоит. Она сперва вскрикнула от неожиданности, но потом жеманность и фразы вроде: «как Вы меня напугали» куда-то делись, уступая место немного неуместной веселости, приходящей вслед за таким безобидным испугом. Анна рассмеялась, пыталась успокоиться, но смех снова одерживал верх и продолжал звенеть под сводом пустого зала. Клод стоял неподвижно, как статуя, и смотрел на девушку. Его холодное испытывающее молчание перевесило, Анна опустила взгляд. Несколько секунд тишина, сковавшая их обоих, казалась вполне уютной, так что даже не хотелось нарушать её, но молчание постепенно затягивалось.
— С добрым утром, — произнесла она, сделав реверанс. Клод кивнул в ответ.
— Осваиваешься? — почти дружелюбно спросил он.
— Да, — ответила она. — Кажется, я немного заблудилась, — девушка легкомысленно улыбнулась, будто бы смеясь над собой.
— Немного, — согласился хозяин замка. — Желаешь осмотреться в моей компании?
— Если Вам так будет угодно, — она склонила голову, изображая покорность. — Мы договорились, что теперь я год буду служить Вам, так что теперь я полностью в Вашем распоряжении.
— Полностью? — уточнил он и в его словах проскользнула ехидная улыбка. Анна почувствовала, как её окинули пристальным взглядом с головы до ног. Повеяло холодком и девушка чисто инстинктивно обхватила себя руками, словно защищаясь. Хозяин заметил это и рассмеялся, гулко, рокочуще, смех волнами расходился от него и разбивался о стены, наполняя собой весь замок. — Бояться меня не стоит. По крайней мере тебе.
— Благодарю, — кротко ответила она, но чувствовала, как всё её естество бунтует против этой кротости, этого уважительного, почти раболепного тона, заученных фраз, но лишь бунтует, не пытаясь победить.
Клод подал ей руку и вывел девушку из зала. Оказавшись на лестнице, он не сразу отпустил свою спутницу, сперва он прошёл несколько ступеней, как будто проверяя, не попытается ли она сбежать. Аннабелль вела себя спокойно, даже отрешённо. Она уже без интереса рассматривала позолоту и лепнину, присутствие надзирателя почти лишило её самой воли к жизни, не было того огня в глазах, который ещё минуту назад сиял во всех зеркалах, где появлялось её отражение. На секунду хозяину замка показалось, что через пару шагов девушка испустит дух от тоски. Секундное колебание, напоминание самому себе, что это невозможно, и вот Клод отпустил её тонкую руку, покрытую почти незаметными шрамами. Девушка удивлённо посмотрела на своего спутника, но ничего не сказала. Несколько минут они шли молча. Клод не спешил останавливался возле картин, без слов разрешая Аннабелль рассмотреть их. Та пользовалась его добротой, если это была доброта, но чувство, что она заставляет человека ждать её, не давало ей в полной мере наслаждаться картиной и она рассматривала полотна судорожно, точно боясь опоздать. Из-за спешки они не могли сложиться в единую картину в её сознании, всё было отрывками, как услышанная наспех фраза: цветок, изумрудная зелень, птица на ветви розового куста, голубая лента на шляпке.
