Осуждайте, имеете полное право, тут даже Когалымову было не по себе.
И вот в таких условиях происходило становление Когалымова, как сотрудника милиции, придя в которою он был абсолютно уверен: вот тут борются с преступностью!
А вот за этот случай Когалымову стыдно уже за себя до сих пор.
Как-то опера решили, что привокзальные таксисты должны с ними прибылью делиться. Закрышевать бы их для этого надо! Хотя они уже были крышованные, но — легальными бандитами. Это люди, добывавшие деньги путём их отъёма, забора недвижимости и т. п. в девяностые годы, но в настоящее время оформленные как предприниматели, например частные охранники с правом ношения огнестрельного оружия. Теперь отъём называется «плата за аренду». Берут, например, такие коммерсанты землю в аренду у администрации, привокзальная площадь — подойдёт. Теперь, чтобы на ней можно было парковаться, необходимо купить абонемент у «коммерса», оплатить за парковку, так сказать. В реальности таксисты как платили бандитам, так и платят, но уже арендаторам, теперь всё по закону.
Наверное, поэтому работникам извоза тогда эта идея, с двойной крышей, почему-то не понравилась. Платить ежемесячно установленную мзду в приватном разговоре со старшими операми — отказались. Тогда нужно было показать, кто тут хозяин, и пьяные оперативники решили разбить стекло машины таксиста, пока последнего не было рядом. Когалымов исполнил данный «приговор». А таксист вдобавок оказался односельчанином молодого сотрудника, они были знакомы. Когда Когалымов наутро проснулся в отделе с жуткой головной болью от выпитого, не сразу вспомнил вчерашний проступок, а когда осенило, то было уже поздно, всё сделано! Преданность коллегам доказана, пришло осознание, что скотиной он уже стал и назад дороги нет, теперь жить только в таком милицейском мире. А посему Когалымов запрятал данный случай поглубже в себя, немного зачерствев, чтоб не вышло. Хозяин разбитого стекла был хорошим человеком, и только через несколько лет, при ситуации, когда они оказались тет-а-тет с Когалымовым, скажет ему:
— Я зла на тебя не держу, я прекрасно понимаю, почему ты тогда это сделал. Тебе надо было показать им (сотрудникам), что ты свой.
— Вы что, это вообще не я был! Вы о чем? — искренне запротестовал уже сотрудник ДПС Когалымов, разговаривая с водителем указанного авто при рутинной проверке на посту.
— Да ладно, забыли, — искренне произнёс хороший человек.
А Когалымов после его отъезда начал лихорадочно вспоминать, но тогда так и не нашёл этот случай у себя в памяти. Настолько глубоко запрятал то, за что было стыдно, как будто этого не произошло. Интересно устроена психика человека: чужие грехи мы всю жизнь помним, а свои редко из долгого ящичка вытаскиваем. Через время, когда он будет пытаться выбраться с того дна, в котором скотство и пьянство будут главенствующими, он вспомнит свой проступок, ему будет стыдно, но нужно будет дальше с этим жить. Простите этого молодого идиота, хороший человек!
К слову, сын данного гражданина тоже пошёл на работу в милицию, хотя Когалымов его отговаривал. Но, как водится, ему не поверили со словами, которые Когалымов всегда произносил в таком случае сам: «А ты тогда чего там работаешь?»
«Обратной дороги теперь у меня нет, сволочью такой стал, что на гражданке мне нет больше места, оставаться теперь надо только ментом», — подумал Когалымов, ответив односельчанину: — Ты не представляешь, что это за работа, просто поверь, просто не ходи!
Не поверил. Работает. Его судьба и карьера не пристально отслеживались Когалымовым, но тот попал на бумажную работу, лишь немного побыв «на улице», поработав в «убойном» (отделе по раскрытию убийств). Наверное, оттого и «сел на бумажки» (занял хорошую милицейскую должность, при которой не надо делать «грязную» работу, а заниматься лишь бюрократией). Однако даже при такой должности, при встрече через несколько лет, сын хорошего человека произнёс: «Как всё за***о (замучило)!»; был женат, развёлся.
Глава 12
Палочная система в органах внутренних дел
Особая тема для милиции: «палочная система», которой официально нет, но на практике была, есть и будет. Она означает, что если даже о совершённом преступлении не было известно органам, то сотрудник милиции всё равно должен его выявить («дать показатель», «сделать палку»). То есть заранее подразумевается: «где-то оно всё-таки произошло, просто милиционеры плохо искали».
Работа милиции оценивается статистикой. Подсчитывают, сколько было таких-то преступлений в прошлом году (например — угонов 8, краж 10), и сравнивают, сколько было преступлений в текущем году (угонов на один меньше, краж на две). Это значит: высшее начальство поругает низшее за угоны и кражи, поскольку преступлений было выявлено и раскрыто меньше! Поругают из-за того, что преступлений было меньше! Парадокс? Нет. Заведомо приводится аргумент высшего руководства о том, что «значит плохо искали!». Где-то в любом случае кражи были, но вы их не выявили, то есть показатель вашей работы плох, и вообще, чем вы тут, собственно, занимаетесь? Чтоб больше такого не было! Понятно? «Есть!» — отвечает начальство пониже и повторяет те же слова подчинённому, который после вставленного «пистона» (был изруган) выходит на улицу и начинает усерднее выявлять преступления.
Эту систему все ругают, винят её в том, что из-за неё образовываются подставы (провокации гражданина, который, может, и не планировал совершать преступление, но в силу созданных сотрудниками обстоятельств — сделал это) либо придирки сотрудников (мелкие нарушения ПДД).
Однако справедливости ради надо отметить, что в большинстве своём люди так устроены, что не требуй с них работу, дай волю свободе — и они, откровенно говоря, закроют глаза на большую часть преступлений, сделают вид, что всё вокруг хорошо. Например, зачем сотруднику что-то оформлять, если это не есть показатель его работы? Зачем токарю на заводе вытачивать больше деталей, чем ему указывают в плане? «Жизнь без плана — жизнь впустую», — как говаривал старшина у Когалымова. Нет плана на производстве, есть уверенность, что у рабочих не будет желания производить больше. Ведь нет спроса, нет предложения. В данном случае, если с работника завода не спрашивают выполненной работы, то остаётся надежда, что он выполнит её по своему усмотрению, по совести, по своему внутреннему убеждению. А завтра он будет убеждён, что на изготовление детали ему нужно настроиться, получить вдохновение, у него будет убеждённость, что преступно в таких диких количествах изготавливать детали, к ним нужно подходить индивидуально, с толком. Зачем человеку стараться и надрываться, если ему и так выплатят зарплату? «Совесть должна быть, ведь сотрудник милиции — это не токарь! Туда должны брать лучших, с внутренней убеждённостью в искоренении преступности», — скажете вы. К сожалению, сотрудники милиции — это не люди с другой планеты, это наши одноклассники, соседи, друзья в детстве. Наберём мы среди нас врачей, учителей, силовиков с внутренними убеждениями в незамедлительной помощи другим людям? А если их труд будет недостойно оплачиваться? Если им не создадут достойные условия для работы? Если не будет обеспечения всем необходимым для выполнения своих обязанностей? Пока, по наблюдениям Когалымова, людей таких профессий, по сути, заставляют выполнять свои обязанности, отсюда и такое себе качество. Делается то, что контролируется. Без контроля, а значит установленной нормы, ничего не сделается, потому что люди работают за деньги, которые им нужны для выживания (покупки еды, лекарств, одежды и крова). А идейные люди, так чтоб для души гонялись за преступниками, вытачивали детали, — это ближе к хобби, сколько таких наберётся? Так и сотрудник милиции: не устанавливай ему план, показатели по работе, как он себя поведёт? Сотрудники умудряются при плановой системе отфутболивать потерпевших на другие участки, убеждать их, что потери не так значительны, убеждать в заведомо проигрышном предприятии по поимке преступника. Что будет, когда дай ему волю не предоставлять определенного количества показателей, так сказать, оценки его деятельности?
