— Кто он? — спросила девушка.
— Художник, — пожал плечами Верховский, — странный старик, говорят, он умеет распознавать истинную сущность человека.
— Каким же образом? — полюбопытствовала Авалова.
— У него уникальный талант, — сказал Верховский, — прикоснувшись к человеку или к его вещи, он как бы сам становится этой личностью. Им овладевают те же эмоции, которые человек испытывает в этот момент.
— Экстрасенсорика? — недоверчиво спросила Ксения.
— Что-то вроде этого, — бросил Верховский, — когда он прикасается к человеку, то этот человек представляется ему не более чем рисунком, набором линий, которые выстраиваются в портрет.
Ксения улыбнулась.
— Занятно, — отметила девушка, — и какой он портрет увидел в вас? Вы не стали противиться, когда он сказал, что будет разговаривать со мной, значит, вы боялись того, что услышите о себе.
Верховский пожал плечами.
— У каждого из нас есть свои скелеты в шкафу, Ксения Игоревна, — многозначительно произнес молодой человек, — мой портрет мне и так известен и, боюсь, я не услышал бы ничего нового.
Ксения повернулась в его сторону и, наверное, впервые заглянула ему в глаза. Они были очень яркие, но абсолютно лишенные эмоций, словно бы кто-то выкачал из них всю жизнь.
— Как вы считаете, есть бездуховные люди? — озвучил он её собственный вопрос, заданный художнику.
Ксения задумалась.
— Этот вопрос скорее следует задать священнику, — улыбнулась она, — а не детективу. Впрочем, думаю, да. И это опасные люди, опасные для себя самих. Мне кажется, бездушный человек не может откликнуться на чужое горе, оно его не трогает. Такое, к сожалению, бывает, когда человек сознательно идет против своей совести. Мне так кажется.
— Занятно, — сказал Александр, — знаете, Ксения Игоревна, меня всегда интересовало, как поступки человека могут повлиять на его судьбу. Как, однако, всегда обманчиво внешнее благополучие человека, и лишь узнав то, что у него внутри, можно понять мотивы его поступков. Добро он творит или зло. Иногда мне кажется, что и зло можно творить во благо.
Авалова сдвинула брови. Он ждал от неё ответа.
— Мне кажется, все действия человека можно условно поделить на добрые и злые, — сказала девушка, — любой поступок, будучи злым или добрым, влияет на будущее человека. Зло может заставить понять себя, важно лишь отметить, что не каждый злой человек на это способен. Кто-то совершает зло всю жизнь, и его все устраивает, кто-то понимает, что поступал неправильно, уже после совершения многочисленных злодеяний, кто-то задумывается о собственном существовании после совершения небольшого проступка. Каждая личность индивидуальна и реагирует на собственное зло по-разному. Важно выбрать, как ты реагируешь на свое зло.
— Интересная теория, — заметил Верховский, — знаете, вы оказались даже умнее, чем я предполагал.
— Надеюсь, вы не разочаруетесь в этом, — хмыкнула Авалова.
— Часто правильность мыслей проверяется необходимостью подтвердить их ещё раз, — улыбнулся Верховский, — даже если тебе известна цена проверки. Я это слишком хорошо знаю.
— То, что произошло с Катей Кирсановой, относится к этому? — прямо спросила Ксения.
Верховский пожал плечами.
— Отчасти, — сказал он, — возможно, я и не должен был использовать её в своем деле, но мне тогда казалось, что я поступаю верно.
— Он дал ей погибнуть, и трусость в этом случае весьма слабое оправдание, — вспомнила Ксения цитату из Драйзера.
— Я считал, что смогу предотвратить подобное, — пожал плечами Верховский, — я ошибался, но если вы меня спросите, жалею ли я об этой ошибке, я вам скажу: нет, не жалею. Если бы все повторилось, я бы сделал то же самое. Нарыв всегда нужно вскрывать, даже путем таких жертв.
Очевидно, Верховский снова сел на любимого конька — политику. Это было странно, но Ксения все время ловила себя на мысли, что ей нравится с ним дискутировать.
— Перемены должны происходить скачком? — риторически спросила Ксения. — Весьма опасное предприятие.
— Не люблю жить в напряжении, — сказал Верховский, — чувствовать его постоянно, ложиться с ним спать или включать телевизор, платить налоги или ходить на свидания. Странное ощущение, не правда ли, но оно не уходит, и избавиться от него никак нельзя. Не сталкивались с таким?
— Наваждение грех, — улыбнулась Ксения, — оно порождает пустоту в человеке — искажение реальности, сотворённое человеческими ложью и потерей умения фантазировать.
— А что есть реальность? — спросил Верховский. — И как определить её? Не кажется ли вам, Ксения Игоревна, что мы вообще живем в каком-то иллюзорном мире, который нам нарисовал какой-то злобный демон?
Они неспешно подошли к тому месту, где Верховский запарковал автомобиль.
— Человек мыслит, — сказала Ксения, — а значит, только своими мыслями он этот мир и создает. А уж дурные они или праведные, он только сам знает и только сознание собственной невиновности успокаивает человека. Не правда ли?
Разговор прервал телефонный звонок. Рауш.
— Вы не у телевизора? — озадачил её Макс. Ксения возвела глаза к небу.
— Что ещё случилось? — спросила она.
— Случилось, — последовал ответ.
* * *
Они встретились в кабинете. Работал телевизор. Мациевский и Рауш стояли перед ним. Покровская сидела, закинув ногу на ногу, и нервно кусала губы.
— Мы тут интересную передачу смотрим, — сказал Мациевский, — присоединяйтесь.
Ксения обратила взор на экран. Шло политическое ток-шоу. Ведущий лысый низкого роста в рубашке и жилетке что-то активно вещал зрителям.
«Я сейчас говорю вам только факты, только голые факты. Дети депутатов и чиновников использовали частную швейцарскую клинику в качестве частного сумасшедшего дома, в который отправляли молодых девушек, с которыми им надоело развлекаться. — В студии поднялся гомон. — Повторяю, — говорил ведущий, что это не клевета, у меня есть документы, которые мне прислали сегодня утром…»
Ксения резко переключила канал. На нём шли новости.
«После опубликования данных о восьми девушках, которые удерживались в частной швейцарской клиники, — вещал репортер, — более четырех тысяч человек вышли к дверям Верховной рады…»
Ксения выключила телевизор. Опоздали.
— Самое главное, что всё правда, — сказала Ксения, головой кивая на погасший экран.
— Да, — пробормотала Наташа, — теперь начнется. Как думаете, документы были опубликованы по приказу? Или по личной инициативе?
Авалова мрачно склонила голову в кивке.
— По приказу, по приказу, — сказала она, — только не тех, на кого мы думаем.
