С оглушительным треском рухнула люстра, прямо на тот самый стол. Наташа поняла, что если она задержится хоть на секунду, то останется здесь навсегда. Девушка стала отступать в прихожую, давя в себе мысль о том, что тело Соболя приходится оставлять вот так, но она понимала, что вытащить его уже нет никакой возможности. Гостиная превратилась в один сплошной огонь. Лопались стекла, трещали перекрытия. Пламя перекинулось из гостиной в переднюю, словно бы преследуя беглянку. Мелькнувший было огнетушитель уже ничем помочь здесь не смог бы. Наташа выбежала через входную дверь на улицу, жадно хватая ртом воздух, который вмиг наполнился воем сирен. К дому неслась пожарная машина. Очевидно, что кто-то из соседей заметил огонь.
Наташа успела увидеть только это, прежде чем ноги подкосились и сознание вновь покинуло её.
* * *
Обычно для Верховского подобные ситуации были весельем. Сколько их было. Без счету. Он к ним относился как к очередному приливу адреналина. Но не сегодня. Не из-за высоких ставок на кону или опасности, которой он подвергался. В подобных ситуациях он забывал обо всём. Обо всем, что сделали с ним, обо всём, что сделал он. Но сегодня всё по-иному. Сегодня речь идет о жизни человека, чье дыхание было его единственным воздухом, биение сердца единственной музыкой, а лицо единственной красотой.
Верховский достал фотографию, с которой никогда не расставался ещё со времен учебы в Женеве.
Он прекрасно помнил их первую встречу. С этих пор он ни на секунду не переставал думать о ней.
А сегодня…
Сегодня её жизнь зависела от того, успеет ли он вовремя или нет. Один раз он уже опоздал.
Раздались мягкие шаги. Впрочем, он почувствовал её раньше, чем она прошла в гостиную.
— Чем обязан визиту? — спросил молодой человек. — По-моему мы закончили наш разговор.
Ксения Авалова, вероятно, так не считала.
— Вы сами знаете, что нет, — сказала она из темноты, — и знаете, что теперь от ваших ответов зависит жизнь дорого для вас человека. Спасите хотя бы её.
Верховский фыркнул.
— Вы говорите так, будто я что-то могу сделать, — бросил он, — так вот я вынужден вас разочаровать. С момента нашего с вами расставания произошло нечто, что лишает меня какого-либо влияния. Вы уже догадываетесь об этом, не так ли?
Ксения вышла из тени.
— Я полицейская, а не ясновидящая, — спокойно сказала девушка.
Верховский пожал плечами.
— У меня в холодильнике есть вино, — отвлеченно сказал он, — давайте с вами выпьем.
Лицо Ксении выражало вежливое равнодушие к его словам. Ему очень хотелось прочитать в этот момент её мысли, но сознание её оставалось для него закрытым.
Молодой человек по-хозяйски улыбнулся и сходил на кухню за вином, стараясь подсмотреть, как ведет себя гостья. Ничего особенного, она просто разглядывала гостиную.
Вино было налито с характерным глубоким журчанием, и хрустальные бокалы окрасились в бурый цвет. Всё это время Александр наблюдал за девушкой и пришел к выводу, что она явилась с какой-то определенной мыслью, но мысль эту она пока не выкладывает.
— Помните, в нашу первую встречу я спросил вас, верите ли вы в судьбу, — заговорил Верховский, — я с течением времени всё больше начинаю принимать ваш ответ.
Ксения улыбнулась.
— Чем дольше человек смотрит в бездну, тем больше она поглощает его, — сказала девушка, — главная опасность того, кто хочет бороться с чудовищами, — самому не стать чудовищем.
Ах как это верно, промелькнуло у Верховского. Как она умеет выцеплять из самого нутра человека.
— Меня в чудовище превратила любовь, — произнес он, — самое прекрасное чувство на земле сделало меня орудием.
Ксения отпила вина.
— Архимед говорил, что любовь, — это как теорема, её надо всё время доказывать, — сказала девушка, — простите мне мою дерзость, однако мне кажется, что вы никогда не любили. Страсть, влечение — это не любовь. Но сейчас, в этот самый момент, вы что-то поняли, вы поняли свои чувства к ней и действительно боитесь потерять её.
— Да, — кивнул Верховский, — но слишком поздно, чтобы что-то исправить. Знаете, как Анархарсис писал о вине? Первая чаша принадлежит жажде, вторая — веселью, третья — наслаждению, четвертая — безумию. Я испробовал все четыре и теперь, пожалуй, добавлю пятую — с ядом.
Ксения сдвинула брови.
— Мне кажется, что для вас это слишком легкомысленный шаг, — сказала она, — ваш ли выбор — бежать от проблем? Вам это как-то не к лицу.
Он не смог понять, иронизирует она над ним или нет.
Ксения просто продолжала на него смотреть.
— Я не так силен, как многим того бы хотелось, — произнес Верховский, — вы, быть может, это и сами поняли. Вы разбираетесь в людях.
— Меланхолия свойственна человеку, — пожала плечами Ксения, — но суть в том, насколько человек позволяет меланхолии контролировать себя. Культивирование меланхолии — вот где истинное несчастье.
Верховский был озадачен.
— А вы считаете, что в нашем мире еще осталось место счастью и надежде? — прямо спросил он.
Авалова улыбнулась.
— Всегда, — сказала она, — эти чувства уравновешивают нашу меланхолию. Даже вы, в самой глубине души, цепляетесь за надежду, хотя почему-то очень хотите скрыть это.
Верховский слегка поморщился.
— Вы говорите так, будто смотрите сейчас в зеркало, — сказал он.
— Вы сами говорили. Я разбираюсь в людях, — продолжая улыбаться, произнесла Ксения, — на самом деле, мы всегда смотрим в зеркало. Это наша реальность. Но правдива эта реальность, только если зеркало цело. Если же оно треснуло, то мы видим искажение реальности, которое заставляет искажать и извращать смысл и цели наших поступков. Нечто похожее произошло и с вами, не так ли?
— Отчасти, — произнес Верховский, — но в мире всё относительно. Возможно, без треснутого зеркала я бы стал одним из того множества людей, которые рождаются и умирают, даже не оставив следа на Земле.
— Вам очень хотелось его оставить? — спросила Ксения.
— Любому хочется, — бросил Верховский, — даже вам. Ксения пожала плечами.
— Мне нет, — коротко возразила девушка, — это сопрягается со слишком большими последствиями. Да и потом, какая от того польза, если человек оставит след в мире, но при этом мир погубит?
Он внимательно посмотрел на девушку. Ему все больше казалось, что эти разговоры для неё просто зарядка ума, что она не проживает то, что описывает в своих словах, и вкус вина, которое она сейчас пьет, интересует её несколько больше окружающих событий. Но возможно, это была очередная её уловка, которые она мастерски использовала, чтобы вывести человека на тот разговор, который нужен ей.
