— Всё, — сказала Алин, явно довольная собой, — можем забыть про радары. Я же говорила, эти натовские игрушки мне не помеха.
Девушка картинно упала в пассажирское кресло.
— Зашла сказать, что ещё час лета, — предупредила она, — или около того. Я полагаю, что мы успеем к разгару вечеринки.
Кристина ухмыльнулась.
— Даже если к самому концу, — сказала она, — всё равно туда будет неплохо заскочить.
Авонамйелус криво улыбнулась.
— Ты говорила, — небрежно бросила пилот, — целая одиссея.
Её тон был легок, остроумен и по-военному лаконичен. Это удивительным образом сочеталось с некой лиричной печалью на лице.
— Непривычно пилотировать гражданский летательный аппарат? — осведомилась Левонова. — Ты же в основном специализируешься на штурмовой авиации.
Алин ощерилась.
— Что ещё обо мне известно? — быстро спросила она. — Хотя, что же я спрашиваю, моя история была во всех газетах.
— Ну мне и известно только то, что писали, — сказала Кристина, — капитан Алин Авонамйелус родилась на острове Илуйлойак. Коренная индианка, стала самым юным кадетом, принятым в королевский военный колледж, боевой летчик 1-го класса, совершила более сотни вылетов в Афганистане, Ираке и Ливии. Была назначена командиром 16-го штурмового крыла и командовала налетом на базу талибов в вилайете Кундуз, а после была обвинена в совершении военных преступлений и приговорена к тюремному заключению, дальнейшие следы теряются.
Штильхарт удивленно посмотрел на пилота.
— А почему я этого не знал? — спросил он.
— Вероятно, ты не читал новости трехлетней давности, — жестко отчеканила Авонамйелус, её лицо приняло красноватый оттенок от столь бесцеремонного вторжения в её частную жизнь, — интересно, Кристина, мой психопаспорт ты тоже читала? Там написано, что у меня пограничное расстройство личности и я отличаюсь крайней жестокостью?
— Возможно, так и написано, — сказала Кристина, — но этого я не читала. А что же произошло на самом деле?
Авонамйелус фыркнула.
— А почему это так тебя интересует? — поинтересовалась пилот.
Кристина широко улыбнулась.
— Просто я знаю, что адмирал Рид не станет помогать преступнице, — ответила она, — если только на человека возвели напраслину. Ну-с?
Алин вздохнула.
— Да ничего особенно, — сказала девушка, — в сущности то же самое, что обычно происходит с такими, как я. Думаешь, мне было легко с моим-то происхождением? Моя мать — вождь Кими Авонамйелус — была владелицей казино. Вы можете себе представить, что это такое? Всё мое детство прошло среди постоянного улюлюканья и снаркоманившихся глаз. Мы купались в роскоши, но я понимала, сколько зла это приносит людям, как они подсаживаются на игру и как отдают последнее. Как же я всё это ненавидела, как же я мечтала, чтобы это всё разрушилось! В шестнадцать я сбежала из дома. У меня была одна мечта — небо! Я надеялась, что если вырвусь из этого ада, то у меня будет нормальная, свободная жизнь. Я подала документы в военный колледж и там встретила тех же самых. Офицеров, генералов, сенаторов — все они ходили в наше казино. Играли, развлекались с девочками, курили травку, а в колледже они нацепляли форму, щеголяя наградами и говорили о патриотизме, демократии, свободе, ценностях.
— Должно быть, это унизительно? — участливо спросила Кристина. Она-то свое детство ругала.
— Хуже того, — бросила Алин, — это лицемерие. Но я терпела, я верила в идеалы. Я блистательно окончила колледж, была лучшая в классе. Естественно, как передовую студентку меня направили в действующую армию.
Я готова была петь от восторга. Афганистан, Ирак, Ливия, потом снова Афганистан. Только и там я встретила тех же самых, что ходят по казино. Но я всё ещё верила. Верила и служила. Несла слаборазвитым народам факел свободы и демократии. На войне быстро раскрываешь свои способности. Я дослужилась до звания капитана. Получила в командование собственную штурмовую эскадрилью. Даже несколько наград заимела. Была на хорошем счету. А один раз нас отправили бомбить лагерь талибов. Там скрывался важный полевой командир. Нам ещё на базе говорили, что, мол, легче легкого всё будет, а эти сволочи, оказывается, заложников захватили, как будто выяснить это раньше было нельзя!
— И вы разбомбили их? — спросил Флориан. Авонамйелус махнула рукой.
— Нет, — сказала она, — Эми Нильсен, одна из моих ведомых, заметила ребёнка, сбежал, наверное. Я по рации передала о заложниках, а мне в ответ, мол, плевать: у тебя цель есть — бомби, подумаешь какие-то дикари. Я сказала нет, бомбить не буду. Начальство в крик. Кто ты такая? Как ты смеешь? В общем, пока мы там круги наматывали, талибы прочухали и давай в нас из «стингеров» пулять. Джейка и Уэйна сразу, прямо в воздухе. А потом ещё веселее, из-за гребня два дрона выскочили, американские, и всю деревню в кашу. Талибов, заложников, всех, и улетели. Остались только крики, огонь и густой черный дым. Напалм.
Кристина слушала очень внимательно, сидевший рядом Флориан сухо усмехнулся.
— Банальная история, — сказал он, — такие сейчас на каждом шагу в телевизоре, а что было дальше?
— А дальше ещё банальнее, — мрачно сказала Алин, — меня вызвали в штаб. Сказали так, мол, и так бывает. На войне как на войне. Жертвы неизбежны. Всякое такое. Но задача выполнена. Террорист ликвидирован.
Меня к внеочередному званию представили, даже к награде, по-моему. Мне бы, дуре, намек понять, остановиться, но у меня же принципы, идеалы.
— Стала разбираться? — спросила Кристина.
— Стала, — бросила Алин, — подала рапорт в военную прокуратуру, что так, мол, и так, настаивала, чтобы бомбежки не было. А там оказалось, что оператор, который дроном управлял, — сын какого-то конгрессмена из Пенсильвании. Дневал и ночевал в стрелялках, вот отец и пристроил его в какой-то специальный центр, на Гавайях, ну чтоб делом занялся, и от него рапорт, что он и трое сослуживцев с экрана видели, что это мы на самом деле деревню сожгли и от начальника полиции Кундуза заявление, что части крылатых ракет нашли от наших самолетов. Ещё бы не нашли, когда два штурмовика наших сбили.
— И они ему поверили? — спросила Кристина. — Сыну?
Авонамйелус фыркнула.
— Естественно, — сказала девушка, — сама посуди, кому веры больше — сыну конгрессмена-демократа, блестящему студенту, освобождающему угнетенных через продвинутые компьютерные программы, или мне, пропахшей керосином и песком индианке, к тому же женщине. И если бы на этом всё, так нет же. Вызывают меня для дачи показаний. А там прокурор, лицо холеное. Боров. Крыса тыловая. Фамилию помню Тайберт. Мы под Богом там ходим, а он рожу раскормил. Вызывает меня и говорит. Плохи твои дела, и дело мое листает, демонстративно так, причмокивает, а потом говорит. Я этому делу ход не дам, только ты сегодня вечером ко мне придешь. Ну я взбеленилась. Сказала ему пару ласковых, а он меня лапать сразу стал. На стол повалил, стал срывать одежду. Я брыкалась, пыталась вырваться. Рука сама револьвер нащупала у него на поясе. Я даже не поняла, что произошло. Пришла в себя, только когда выстрелила.
