— Убита его одноклассница, и мы… — начал Рауш.
— Вы хотите сказать, что это сделал мой сын? — воскликнул мужчина. — Ему что, предъявлено обвинение?
— Нет, но мы…
— Папа!
Это был крик о помощи потерявшегося и испуганного маленького существа, которое внезапно вспомнило одно из двух главных слов в жизни любого человека.
— Если ему не предъявлено обвинение, то я немедленно забираю его с собой, — сказал мужчина, — все разговоры только в присутствии адвоката.
Он внимательно посмотрел взглядом на Ксению, видимо решив, что она здесь все решает. Авалова коротко кивнула.
— Мы вас не задерживаем, — сказала она, — если появятся дополнительные вопросы, с вами свяжутся.
Ответа она не дождалась. Мужчина что-то невнятное пробурчал сыну, и они в компании девицы вышли из класса. Ксения подошла к приоткрытой двери и выглянула в коридор. Она увидела, как мужчина наотмашь ударил сына по лицу, девушке послышалось слово «недоносок». Рыжеволосая испуганно дернулась и театрально поджала намалеванные губки. Авалова печально усмехнулась. Воспитание инфантилизма, что тут ещё сказать? Ненужный сын неумелого родителя. Ксения закрыла глаза, когда через секунду открыла, увидела, что Рауш внимательно на неё смотрит. В этом взгляде чувствовалось ярое негодование.
— Почему вы не вмешались? — с упреком спросил Макс. — Ещё немного, и я бы дожал его!
Ксения устало вздохнула.
— Перестаньте Рауш, — успокаивающе сказала девушка, — мальчик этого не делал, и вы не хуже меня это знаете.
Макс осклабился.
— Понятия не имею, о чём вы, — язвительно отчеканил детектив, — у парня были и мотив, и возможность её убить, и достаточные связи, чтобы думать, что ему это всё сойдет с рук.
— Мотив есть, — сказала Ксения, — соглашусь, но что же, по-вашему, убив её, он потом ещё и подруг её похитил, зачем?
Рауш махнул.
— Да, может у него, типа, развлечение такое? Может, он вообще садист. Сначала с одной развлекался, потом с другой, ну и так далее. Неужели вы не видите этот типаж? Типичный богатенький сынок.
Ксения пожала плечами.
— Не вижу, — сказала она, — я вижу несчастного забитого ребенка, с которым не занимаются родители. Мать неизвестно где, а отец тащится в школу с любовницей, которая чуть старше одноклассниц его сына. Этот парень всего лишь закрывается от враждебного мира. Явление типичное, согласна, но он не убийца. Инфантильный, слабый, но не убийца.
— Но он врёт, — возразил Рауш.
Ксения кивнула:
— Конечно, и Татьяна врёт. Они все врут. Но надо понять, о чём именно. И потом, неужели вы думаете, что этот парень может так бить ножом? У него не хватит физической силы, а удар редкий и профессиональный.
Макс разочарованно вздохнул, словно бы признавая правоту Ксении.
— Если б не приперся этот индюк, его отец, — продолжал сокрушаться оперативник, — я бы заставил его сказать правду.
Ксения бросила на Рауша придирчивый взгляд и спросила:
— Каким же образом, позвольте узнать? Стали бы пальцы ломать? Нужно чтобы он сам всё сказал.
Рауш фыркнул.
— Да бросьте, кто мы для него, так, мусор под его дорогими ботинками. Он нас презирает.
Ксения только хмыкнула.
— Мы из милиции, — сказала она, — нас вообще мало кто любит, да в общем-то и не должны.
— Глубокая философия, — поморщился Макс, — что теперь? Благодаря вам мы ведь, получается, вообще ничего не узнали.
Авалова усмехнулась:
— Нет, кое-что узнали. Мы узнали, что Кирсанова общалась с какой-то старшей подругой, вне школы, а ещё то, что она интересовалась политикой.
— И зачитывалась Хаггардом, — добавил Рауш, — я помню, и что нам это дает?
— Во-первых, не Хаггардом, а Хантингтоном, — поправила девушка, — а во-вторых, убитый таким же ударом Левицкий возглавлял молодежное политическое движение. Понимаете, о чём я?
Макс фыркнул.
— Думаете, она была связана с Левицким? — спросил он. — Как-то не вяжется.
Ксения пожала плечами:
— Почему нет? Я бы не исключала такого варианта. Само по себе нам это, конечно, ничего не дает, но проверить стоит. Здесь ведь есть филиалы движения Левицкого?
Рауш на секунду замялся.
— Да вроде бы, — неуверенно сказал он, — но если даже девочка была его членом, она же там ничего не определяла, хотя согласен, какая никакая, а ниточка.
Ксения кивнула.
— Вот именно, — сказала она, — ещё свяжитесь с криминалистами. Нужно понять, убили Кирсанову в самом пансионате или туда просто привезли труп. Если убили в самом пансионате… что она там делала? Возможно, именно там у неё и была назначена встреча.
— Что-то ещё?
Авалова мотнула головой.
— Нет, действуйте по обстановке. До завтра.
— А вы?
— Что я?
— Что вы намерены делать? — поинтересовался Рауш. — Пойдете гулять по ночному городу?
Она остановилась в дверях и несколько секунд обдумывала ответ.
— Пожалуй, так и сделаю, — сказала Ксения, и когда выходила из кабинета, коротко улыбнулась самой себе.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЫ
Глава IV. В силу тесной связи
Няня, давай играть, как будто я голодная гиена, а ты кость.
Л. Кэрролл
Четверг, 18 октября
По ночному шоссе мчался мотоцикл. Он мчался с такой скоростью, что взбивал клубы пыли вокруг себя. Александр Верховский любил скорость. Он любил те мгновения, когда перегрузка, вызываемая чересчур высокой, скоростью вдавливала его в кресло почти до потери пульса и когда, когда после очередного лихого виража вместе с диким воем резины из-под колес вылетает сноп едва заметных искр. Вот что Александр Верховский называл получением адреналина. Многие, из тех, кто его знал, не понимали его страсти к мотогонкам. Некоторые считали это проявлением запоздалого юношеского максимализма. Некоторые сочувственно качали головами и замечали довольно пренебрежительное отношение Александра к собственной жизни, связывая это, прежде всего с отсутствием большого числа женщин в жизни молодого человека.
Все они были не правы.
Никаким юношеским максимализмом Александр не страдал и женщин в его жизни было предостаточно. Но та единственная, которая составляла смысл его жизни уже в течение восьми лет, которая была так близко и в то же время так далеко, то ли не хотела, то ли не могла понять его чувства. Да он был виноват перед ней за ту историю, которая произошла под рождество, но та история была простой шарадой. Ведь он же не знал, что всё так обернётся. Восемь лет. Восемь лет, прошло с того злополучного Рождества, но видимо обида в душе Анастасии сидела слишком глубоко.
