— Вы рассказали не всё, — сказала Наташа, — вы умолчали о том, что являетесь хозяйкой квартиры в доме, возле которого был убит ваш муж. Вы также не рассказали нашим коллегам о том, что ваш муж часто бывал в этой квартире.
Инга взяла в зубы сигарету. Уже вторую за время их разговора, отметила Наташа. Почему она так нервничает?
— Если бы Андрея убили в квартире, то будьте уверены, я сказала бы полиции, что эта квартира принадлежит мне, но меня не спрашивали о квартире. Меня спросили, о том, что мой муж делал в Яснопольском районе, я сказала, что не знаю.
Неплохо она выкрутилась, заметила про себя Покровская, возможно, готовилась к разговору.
— Но ведь вы могли предположить, что он находился в принадлежащей вам квартире? — спросил Алексей.
Инга надменно повернула голову в сторону опера.
— Исключено, — глухо отозвалась она, — мой муж не знал про эту квартиру. Я оформляла её на себя и исключительно я ею пользовалась. Я складировала там не нужные мне вещи.
— Мы были в квартире, Инга Евгеньевна, — сказала Наташа, — и с вашей соседкой мы разговаривали. Нет смысла отпираться. Почему вы не рассказали о квартире?
Инга изменилась в лице. Оно утратило спокойствие и сделалось весьма печальным.
— Ну, если вы разговаривали с соседкой, — сказала она, — вы и так всё знаете. Вы простите, какой ориентации будете?
— Традиционной, — спокойно ответила Наташа.
— Вот и я традиционной, — сказала Инга, — а Андрей, представьте себе, нет. Что вы на меня так смотрите? Думаете, если я знала, что он голубой, зачем выходила замуж?
— Признаться честно, не понимаю, — отметила Наташа. Она взглянула на Алексея, тот выжидательно хранил молчание.
— Вы знаете, сама не понимаю, — сказала Инга, — любила, наверное. Любовь, она же не только сексом определяется. Мне с Андреем было хорошо, спокойно. Но знаете, не комфортно, когда заходишь в квартиру, а твой муж лежит в постели с мужчиной.
— И поэтому вы сняли для интимных встреч мужа квартиру? — с неприкрытым ехидством поинтересовался Соболь.
— Да, — сказала Инга, — мне эта квартира досталась от бабушки. Я её сдавала поначалу, а после того, как я увидела Андрея с его другом, предложила ему время от времени приводить своего друга туда.
— А почему вы сразу этого не сказали? — спросила Наташа. — В конце концов, это же сейчас не уголовно наказуемо?
— Вы знаете, — сказала Инга, — после того, как умер Андрей, я хотела сохранить о нём добрую память, а если узнают, что он был голубым… со мной даже здороваться перестанут, у нас же люди злые. Они не понимают, что такое любовь.
Наташа кивнула. Какая-то мутноватая история.
— Понятно, — сказала она, — а фамилию или имя друга вашего мужа вы не знаете?
Инга покачала головой.
— Нет, — сказала она, — Андрей меня с ним не знакомил. Узнать смогу, а имя, фамилия — нет. Помню только, что он в Борисфен из Кранцберга переехал.
Выходили они с Алексеем из квартиры ещё в большем недоумении, чем когда ехали сюда.
— Ставлю, что хочешь, — сказал Соболь, — но я думаю, что она темнит.
— Почему? — спросила Наташа.
— Ну, смотрите, — сказал Алексей. — Когда мы к ней зашли, она вся такая непреступная. Мол, что вам надо, оставьте меня в покое, а как вы ей про соседку сказали, так сразу и раскололась.
— Может быть, она хотела, чтобы узнали всё от неё, — предположила Наташа, — а не от третьих лиц. Вопрос-то щекотливый.
— Да ладно, — махнул рукой Соболь, — подумаешь, муж голубой, и что? Жила же с ним прекрасно и ничего, а тут вдруг конспирацию стала проявлять. Да и вообще, бред какой-то, с Аваловой она молчит как рыба об лёд, а нам рассказывает всё в подробностях только потому, что вы сказали про соседку.
Наташа задумчиво почесала щёку.
— Думаете, что мужа хочет очернить? — предположила девушка.
Соболь пожал плечами.
— А почему нет? — поинтересовался он. — Здесь такая логика, если бы она скала, что он был с женщиной, мы бы кинулись её устанавливать, а так, может, мы гомофобы, да и сам Левицкий светить бы подобную связь не стал. Я так думаю. Депутат всё же.
Наташа вздохнула. В словах околоточного был определенный смысл.
— Что предлагаете? — спросила девушка.
— Как что? — изумился Алексей. — «Ноги» за этой девушкой надо ставить.
Покровская задумалась.
— Больно хлопотно, — заметила она, — надо разрешение выбивать, а если она правда что-то скрывает, то может сбежать.
Алексей побарабанил пальцами по капоту машины.
— Да, ладно, — сказал он, — давайте без волокиты. Я сегодня сам в караул сяду и донесу, что и как. Не думаю, что она долго будет бездействовать. Она нервничала, когда мы уходили, поэтому, думаю, обязательно кому-нибудь позвонит, или куда-то поедет, ну или к ней кто-то приедет.
Покровская внимательно посмотрела на напарника.
— Рискованно, — сказала она, — Инга машину может заметить, а если попадетесь… Давайте тогда вместе останемся. Следователям в наше время доверяют больше.
— Ну, уж нет, — усмехнулся Соболь, — кого-кого, а вас, точно срисуют, а мне ещё совращение следователя припишут. И вообще, не барское дело в «наружке» сидеть. Будут результаты, позвоню.
* * *
Возле дома, к которому они подъехали, стояли два микроавтобуса: «Скорая» и милиция. Неподалёку от входной двери дежурили двое закованных в пластиковую броню бойцов спецназа с внушительными «АКМ» наперевес. Перед ними собралась толпа зевак. В общем, типичная картина, заключила про себя Ксения.
Расталкивая зевак, они с Максом протиснулись к входной двери.
— Где? — коротко спросил Рауш у одного из дежуривших, одновременно показывая удостоверение.
Дежурный недоверчиво посмотрел на сыщиков.
— Из управления? — осведомился он и, не дожидаясь ответа, махнул рукой, — пойдемте.
Ведомые дежурным, они вошли в дом и спустились на один этаж вниз.
Подвал, в который они спустились, был обширным и темным и освещался только портативными фонариками местных оперативников. Другого освещения Ксения не заметила.
Жертва лежала на каменном полу и была одета, только ботинки и носки с нее сняты, и голые синие ноги словно нарочно опущены в лужу с водой. Шрамы на ее шее не удивили.
— Почерк тот же, — констатировал эксперт, — резкий, хлесткий удар снизу-вверх.
— Вижу, — заметила Авалова, — есть предположения, что это может быть?
Эксперт покачал головой.
— Никаких, — сказал он, — могу только сказать, что какая-то металлическая штуковина. Очень острая и очень тонкая. Смерть наступила не больше двенадцати часов назад.
