* * *
Тихий спальный район с одинаковыми маленькими одноэтажными халупами. Жилье может быть плохенькое, но зато свое и на собственном обеспечении. Покойного водителя это, как видно, более чем устраивало. Оно и понятно с его графиком работы и постоянными разъездами. Следов кого-то ещё в квартире не наблюдалось. Семьи или женщины тоже. В единственной комнате царил холостятцкий бедлам. Разбросанные вещи, сваленные в кучу автомобильные журналы. Воздух был очень затхлым из-за того, что в комнате постоянно курили, не утруждая открывать окно.
Рауш легонько пнул смятую пивную банку. Ничего, на что стоило бы обратить внимания, в квартире не было. Ничего, что бы прояснило, почему тихого водителя понадобилось убивать.
Макс вышел на улицу. Дышать было гораздо легче, даже несмотря на то, что где-то поблизости заливали бетон. Очевидно, три мужика, сидевшие за обветшалым деревянным столиком, который когда-то предназначался для детских игр, тоже так считали. Они что-то кряхтели друг другу, перекидываясь картами.
— Родная милиция пожаловала, — заявил один.
— Это по поводу Иваныча, — подхватил второй.
Третий пропыхтел что-то невразумительное.
Макс сделал расслабленное выражение лица и подсел к мужичкам.
— Слушайте, отцы, а вы здесь как, постоянно тусуетесь? — спросил оперативник, протягивая мужичкам пачку сигарет.
— Мы не тусуемся, — заметил мужик в синей толстовке с изображением олимпийского мишки — символа ушедшей эпохи, — тусуется вон молодняк, а у нас это досуг, понимаешь.
— И каждый день, — подхватил длинный и костлявый детина. — А ты чего ищешь-то, служивый, может, мы знаем?
— Да мужика из этого дома грохнули, — сказал Рауш, показывая на халупу, — может, слышали?
Мужик в синей олимпийке затянулся сигаретой.
— Ах, хорошо, — сказал он, — а вчера курить вообще не мог. Конечно, слышали. Это же Иваныч, водилой работал у олигарха этого химического. Он с нами любил поболтать, когда время было.
— И часто было? — спросил Рауш.
— Да почти всегда, — заметил длинный детина, — егойный олигарх-то на мотике все кататься любил, поэтому на тачке редко ездил, только по делам да банкетам, но платил исправно.
Удивительный народ, подумал Рауш, эти мужики, все знают.
— А вы в его поведении ничего странного не замечали? — спросил он.
— Бита, — воскликнул мужик в олимпийке, кладя карту на стол. — Да нет, — сказал он, жуя сигарету, — хотя, погодь-ка, он в последнее время какой-то нервный стал.
— Да, точняк, — подхватил второй, — я его на Покров видел, из храма иду, и он идет мне навстречу. Я его «Иваныч, как оно? Не сломалась мотоциклетка у твоего олигарха?» Я всегда его так прикалывал, а он от меня в сторону шарахнулся и в проулок побежал. Ни здрасьте, ни до свидания.
— Во-во, — сказал мужик в олимпийке, — у меня тоже такая оказия с ним была, я уж думал, не белочка ли его посетила.
— Много пил?
— Да не особо, — сказал мужик в олимпийке, — просто знаешь, когда делать нечего, тоже одуреть можно.
— Ясно, — кивнул Макс, — а чужих здесь не видели? Никто не захаживал?
Мужик в олимпийке осклабился.
— Навроде тебя, что ли?
— Ну, типа того, — кивнул Рауш. Мужик покачал головой.
— Не, мужиков не было, — сказал он, — девица тут шаталась, одна.
О как, подумал Макс, это уже интересно.
— Что, к Иванычу пассия приходила? — спросил он.
Мужик в олимпийке засмеялся и заложил сигарету за ухо.
— У, брат, это пташка явно не для Иваныча, — сказал он, — разодетая, расфуфыренная, маникюр, руки гладкие, как бархат, и запах таких духов, что Иванычу, если бы он продал себя в рабство, не хватило бы такие купить. Шанзелизе, одним словом.
— А чего же она тут делала? — спросил Рауш.
— Так то-то и странно, что Иваныча искала, — сказал длинный детина, — говорила, что ей водитель нужен.
— Как выглядела?
Мужик в олимпийке хмыкнул.
— Слушай, я тебя завтра не узнаю, — честно сказал он, — помню, что высокая, лица было не разглядеть, капюшон надвинула. Но ты знаешь, она вот рядом стояла, а от неё холод чувствовался, будто могильный. И голос такой тихий, низкий, будто оттуда, — мужик показал на асфальт.
— У тебя белая горячка, — сказал длинный детина, — тебе спьяну и не такое почудится, нормальная девица, ну да, капюшон надвинула так, что только губы видны, а губы накрашенные. Помада дорогая. Я так кумекаю, что она светиться не хотела, может, у неё папик богатый, а она от него на сторону гуляет.
— У самого у тебя горячка, — возразил мужик в олимпийке, — а я говорю, что видел. А Иваныч-то, как и сдвинулся после ейного визита.
— А он ничего не говорил про визит, Иваныч? — спросил Рауш.
Мужик в олимпийке пожал плечами.
— Нет, — проговорил он, — ничего. Я последний раз с ним когда разговаривал, он мне только сказал, что он в Швейцарию уезжает. Я подумал, ну точно белая горячка. Где он и где Швейцария, а потом сообразил, что он, наверное, с олигархом своим едет, ну мало ли там чего, ну я и не видел его больше.
— А когда это было?
— Да третьего дня, — сказал мужик.
Информации стало чересчур много, решил Рауш. Опять мелькает эта странная девица. Он уже был готов согласиться с Аваловой насчет её версии. Но для чего же нужно было планировать такую операцию? Что же могли те девочки знать, что их надо было убить? И причем здесь Швейцария? Слишком много вопросов. Слишком мало ответов. Точнее их вообще не было.
* * *
Погода в этой части побережья была весьма дождливой. Ксения, чтобы не промокнуть окончательно, накинула на плечи куртку и рассматривала каменную кладку церкви Святого Бенедикта.
От ворот к зданию церкви вела ухоженная дорога, выложенная мелким гравием, из-за проливного дождя больше похожего на жидкую глину. Ноги утопали практически по самые щиколотки. Вокруг стоял запах сырости и прелых листьев, попадающихся то и дело под ногами.
Какая глупость приехать сюда одной, обругала она себя. Ведь она же могла позвонить в управление и вызвать наряд. Могла, но не сделала. Она всегда привыкла полагаться на свои силы. Бесполезно пытаться что-то в себе изменить, когда тебе почти тридцать. Она такая, какая есть. Неугомонная девчонка в толстом под горло свитере, зачесанными назад волосами и большими любопытными глазами, которые изыскивают то, что другие не могут изыскать, которые ловят то, что другие не могут поймать. У каждого человека должна быть его фишка. Её фишка была в этом. И она эта делала хорошо.
Непосредственного входа в церковь она не обнаружила и несколько минут ходила вокруг витражных стен, пока не набрела на небольшой щитовой сарайчик, который, как, оказалось, примыкал непосредственно к основному зданию церкви. Надо же какие сложности.
