Предисловие
В течение нескольких лет мои книги о Перри Мейсоне включали
предисловия, описывающие интересных личностей в области судебной медицины.
Книги посвящались людям, о которых говорилось в предисловиях.
Однако в книгах о Берте Кул и Дональде Лэме, которые я пишу
теперь (под псевдонимом А.А. Фэйр), мне хочется удалиться с поля судебной
медицины и поведать читателям кое-что любопытное о людях, непосредственно
осуществляющих правосудие.
Эта область включает проведение законов в жизнь,
расследование преступлений и пенологию
[1]
. Лишь немногие сознают, до какой
степени наши исправительные учреждения являются, по существу, фабриками
преступлений. Профессиональным пенологам известны необходимые реформы, но они
не решаются говорить о них из-за общественной апатии в одних случаях и
враждебности — в других.
Мой друг Артур Бернард — начальник тюрьмы штата Невада в
Карсон-Сити.
Это маленькая тюрьма — настолько маленькая, что Арт Бернард
лично знает всех ее заключенных.
Бернард начал свою карьеру в пенологии несколько лет назад
как государственный назначенец. Он заинтересовался своей работой и попытками
поисков источников преступлений.
Странно, что лишь немногие преступники знают, почему они
ступили на путь нарушения закона. Как и все прочие, они зачастую склонны винить
в своих бедах других.
Некоторые заключенные тюрьмы Карсон-Сити не желают даже
здороваться с начальником тюрьмы. Другие — жестокие и безнадежно испорченные
убийцы.
Третьи — ловкие мошенники, которые охотно расскажут любому
исследователю все, что он хочет услышать, в надежде извлечь хоть какую-нибудь
выгоду для себя.
Тем не менее большое количество заключенных хотят отбыть
свой срок и начать жить честно. Смогут ли они это сделать — другой вопрос.
Некоторые — да, а очень многие — нет. Общество создает тяжелые препятствия
человеку, только что вышедшему из тюрьмы.
Арт Бернард ведет большую работу с заключенными, стараясь
помочь им, пытаясь выяснить, каким образом они стали нарушителями закона.
В его кабинете есть магнитофон, и когда кто-то из
заключенных хочет откровенно поговорить с начальником, Арт Бернард беседует с
ним, записывая разговор на пленку, потом прослушивает запись, делая собственные
комментарии и предложения, после чего отсылает пленку доктору Лемойну Снайдеру,
исследователю в области судебной медицины, и мне. Я делаю дубликаты записей, и
таким образом мы постепенно создаем библиотеку. Медленно, но верно мы находим
ключи к некоторым импульсам, мотивам и слабостям, побуждающим людей пренебрегать
законом.
Это интересная и, по-моему, очень важная работа.
За свою жизнь Арт Бернард побывал шахтером,
боксером-профессионалом, скотоводом и объездчиком лошадей, инспектором шахт. Он
в значительной степени самоучка, зато отлично знает человеческую натуру.
Будучи предельно скромным, Арт Бернард обычно преуменьшает
роль великолепного образования, которое он получил в суровой школе жизни. Но
так как Арт действует в области практики, а не теории и большую часть своих
знаний приобрел тяжким физическим трудом, он видит мало пользы в теории, как
таковой.
Он не станет заниматься тем, что, по его мнению, не
сработает, но благодаря своей биографии заставляет «срабатывать» все, к чему бы
он ни обращался.
Арт Бернард говорил мне, что некоторые из величайших
трагедий тюремной жизни происходят потому, что преступник, судимый впервые,
получает минимальный срок в один год.
Многие из этих впервые осужденных — молодые люди, которые
могли бы быть вашими или моими сыновьями. Они нарушили закон и приговорены к
тюремному заключению. Некоторые из них, возможно, совершали правонарушения,
будучи несовершеннолетними; многие держатся вызывающе. Однако практически все
не имеют понятия о тюремной жизни.
Чаще всего юнцы, впервые попадающие в тюрьму, пытаются
выглядеть крутыми парнями. Но это главным образом поза, придающая им
уверенность.
Когда двери тюрьмы захлопываются за таким человеком, когда
он впервые осознает весь ужас жизни в заключении, когда он оказывается среди
мужчин, лишенных женщин, но не сексуальных потребностей, когда он сталкивается
с тесными камерами, строгой дисциплиной и ограничениями, налагаемыми
вооруженными надзирателями, его охватывает чувство страха и отвращения.
Арт Бернард утверждает — и многие вдумчивые пенологи с ним
согласны, — что если бы было возможно освобождать этих молодых парней после
того, как они пробудут в заключении достаточно долго, чтобы ощутить все
прелести тюремного существования и осознать всю его сущность, то они никогда в
жизни больше не совершали бы ни одного преступления.
К несчастью, год — самый минимальный срок. Молодой человек
способен быстро адаптироваться и после первых недель, когда ощущение ужаса
начинает ослабевать, он, по словам Арта Бернарда, «адаптируется к тюремной
жизни».
Таким образом, ему наносится двойной удар — точнее говоря,
обществу, которое отправило его в тюрьму, и превратило подобные учреждения в
фабрику по производству преступников.
Существует настоятельная необходимость реформы нашей
пенитенциарной системы, особенно в отношении впервые осужденных, а также
слабовольных личностей, ставших на преступный путь в силу привычки следовать
линии наименьшего сопротивления.
Здесь не место для подробных комментариев по этому поводу,
но я хочу привлечь внимание к работе моего друга Арта Бернарда, пытливо
изучающего людей, о которых общество должно иметь куда больше информации.
Поэтому я посвящаю эту книгу моему другу Артуру И. Бернарду,
начальнику тюрьмы штата Невада в Карсон-Сити.
Эрл Стенли Гарднер
Глава 1
Берта Кул вовсю демонстрировала любезные манеры гиппопотама
в период ухаживания.
— Дональд, — проворковала она, — я хочу, чтобы ты
познакомился с мистером Энселом — мистером Джоном Диттмаром Энселом. Это мой
партнер Дональд Лэм, мистер Энсел.
Джон Диттмар Энсел — высоченный тип с черными глазами поэта,
тонким прямым носом, чувственным ртом, обилием вьющихся черных волос, длинными
руками и весьма скромно одетый — неподвижно сидел на стуле. Когда он поднялся,
чтобы поздороваться со мной, его глаза оказались дюймов на шесть-семь выше
моих. Я определил его рост примерно в шесть футов и два или три дюйма. Голос у
него был негромкий и спокойный, а рукопожатие походило на робкий жест человека,
старательно избегающего физического насилия.
