Первый порыв: выскочить ей на встречу и в объятиях сжать. Реакция однозначная, как и все два месяца с ней. И по херу на мнение ее предков! Вторая: обматерить — она снова вышла, одевшись совсем не по-зимнему. Шапки нет, куртка расстегнута — о чем вообще думает?
Ясноглазая межуется, не решаясь подойти к машине. Поднимает взгляд и с опаской косится на меня. Надеется, что я выйду и облегчу ей задачу? Хрен. У меня другие планы. Тянусь к пассажирской двери, открывая изнутри и кивая ей в лобовое:
— Садись.
Секундная заминка. Вика плотнее запахивает куртку, обнимая себя руками. Отгораживается от меня всеми возможными способами. Вербально и невербально устанавливая между нами дистанцию размером с пропасть.
Давай же, Вик! — мысленно подгоняю.
Решается. Прячет взгляд и семенит к тачке.
На ней лица нет. Бледная, как мел. Глаза красные, а под ними залегли глубокие тени. Ревела? Еще как. Кулаки непроизвольно сжимаются. Но это все, что я успеваю проанализировать в башке, потом… потом она садится и закрывает дверь. В нос ударяет любимый до дрожи аромат любимой женщины, заволакивая теплый салон. Меня выкашивает. И морально и физически.
Обнять хочу. К себе притянуть хочу. Поцеловать хочу. Я соскучился! Я адски по ней соскучился, но я сижу и даже дышать лишний раз в ее сторону боюсь, потому что она, как испуганный звереныш! Вжалась в дверь и смотрит, не мигая, прямо перед собой. Будто рядом с ней не любимый человек, а неконтролируемое животное.
Приходится призвать все свое самообладание, чтобы голос звучал спокойно и ровно, когда говорю:
— Рассказывай, ясноглазая, — и один фиг — выходит с надрывом.
— Что рассказывать?
— Какой таракан в твоей голове поднял бунт? — пытаюсь пошутить.
Может, удастся свести эту дебильную ситуацию к шутке? Может, она улыбнется и все станет по-прежнему? Может, еще есть шанс не развалить все то, что мы строили буквально по кирпичику?
Смотрю на нее.
Нет. Это не та Вика. Не моя Вика. Не та девушка, от которой я уходил вчера утром на смену. Моя улыбалась сонно и обещала сильно скучать. Прямо смотрела в глаза и пьянила своей смелостью. Эта же — бездушная затравленная кукла, прячущая взгляд. Хоть убейте — не понимаю, какого… творится! Что у нее с родителями произошло? Что они ей наговорили?
Вика морщит носик, говоря тихо:
— Это ты меня позвал, Ренат. Полагаю, у тебя есть, что мне сказать…
Так дело не пойдет.
Щелкаю и блокирую двери, чтобы не удумала сбежать, спрашивая уже прямо:
— Вика, что происходит? Ты сбежала из дома и замолчала. Правда ничего не хочешь мне объяснить?
— Я дома, — совсем невнятно, что приходится напрягать слух, чтобы расслышать, что она там бубнит себе под нос. — И мне нечего объяснять. Я все тебе написала.
— Все написала? Вот именно, что ты мне написала только «на этом все», — бросаю раздраженно. — Что произошло за сутки такого, что все планы, которые мы с тобой строили, неожиданно попали под твое «на этом все», ясноглазая? Где я провинился, что ты решила от меня сбежать?
— Проблема не в тебе, Ренат, правда.
— Чушь, Вика! Подними взгляд. Я здесь, а не за лобовым стеклом!
Головой машет отрицательно.
— Нет.
— Посмотри на меня.
— Не могу! — вскрикивает, поджимая губы. — Мне стыдно! Не могу я на тебя смотреть!
— Что за дикость? От чего тебе стыдно? Ясноглазая, — тянусь, цепляя пальцами за остренький подбородок, буквально заставляя повернуть голову и посмотреть мне в глаза. — Что за ерунда, я ничего не понимаю!
— Я тебе врала.
— Что?
— Я просто… — морщится, замолкая.
Меня уже порядочно колотит от всех этих гребаных ребусов и шарад. Я начинаю прилично заводиться.
— Что «ты», ну же! — давлю интонациями.
Девчонка делает глубокий вдох и жмурится, выпаливая:
— Я тебя не люблю. Ясно?! Я тебе все это время врала! Я… я не готова ответить на твои чувства взаимностью… все стало слишком серьезно, нам надо… притормозить… — поднимает взгляд глаза в глаза в них стоят слезы. — Прости, Рень…
Доли секунды в моей голове идет яростный по напору мыслительный процесс. Доходит. Смысл услышанного. В полной мере. Не любит? Отрицательно помахивая головой, отклоняюсь спиной назад:
— Нет, ясноглазая.
— Да.
— Херня полная, Вика!
— Я все сказала. Не заставляй меня повторять… — шипит на меня, а у самой губы дрожат в подступающей истерике.
— Я тебе не верю, — и не думаю отступать. — Родители? Они какую-то ерунду тебе влили в уши? Про меня? Про нас? Вика, не смей все взять и перечеркнуть из-за того, что тебе наговорили предки, блть! Слушаться маму и папу — это хорошо, но ты же умная девочка и у тебя есть своя голова на плечах!
— Они тут не при чем. Я сама!
— Врешь.
— Да почему ты мне не веришь?! — сжимает в бессилии кулаки.
— Потому что за ночь такие решения не принимаются, Вика!
— Ренат, пожалуйста, хватит. Перестань! Не мучай меня, отпусти! Я не люблю… я не хочу этих отношений… я не могу… и вообще, все это… я… у меня есть жених, и мы с ним помирились. Вот.
— Врешь… Это же бред! Еще вчера у тебя не было никакого жениха, а были планы на Новый год. Со мной, блть! Зачем ты врешь, Вика?!
Молчит.
Вдох.
Еще один.
И не думает отступать.
Наоборот наконец-то поворачивается и смотрит мне в глаза. В ее карих плещется решимость. В моих? Наверное, боль от разочарования, которая волнами прокатывается по всему телу так, как будто меня только что хорошенько отметелили. Даже нет. В своей жизни я пару раз прилично получал под дых. Так вот, ощущения от полученного удара и близко не сравнимы с ощущением от услышанных слов от любимого человека, которому ты в прямом смысле подарил сердце и раскрыл, мать его, душу. Первое заставляет защищаться, второе же оглушает. В башке фейерверк взрывается. Хаотично и громко долбя по перепонкам, дестабилизируя моментально.
Мудак ты, Швец.
Глухой, тупой и слепой мудак.
Тебя не любят, тебе врали, а ты, как котенок слепой…
— Поэтому я сбежала от родителей. Они были против нашего расставания, а я… мне хотелось новых ощущений. Хотелось попробовать новых отношений. Я тебя обманывала. Не заставляй меня и дальше краснеть, Ренат, пожалуйста, отпусти!
С губ срывается истеричный смешок:
— Новых ощущений, значит?
— Не надо…
— И как? Получила?
