Мое колено упирается в бедро Измайловой. Она дергается и сжимает челюсти. Не знаю, что задумал Ваня, но уже хочу его хорошенько встряхнуть за самоуправство. Катаев же чувствует себя расслабленно. Не знаю, как Иван его так обработал, но Эдик явно хозяин положения, по крайней мере, на первый взгляд. Но и друга я со счетов не списываю, он часто выбирает подобную тактику: тешит непомерное эго, а потом скручивает в бараний рог.
— Мы ведь можем быть откровенными? — интригует Ваня и подается вперед. Мы все синхронно тянемся к центру стола, только Кристина закатывает глаза и кусает губы, накрашенные красной помадой.
— Вы хотите что-то предложить?
— Зависит от того, хотите ли вы что-то продать, Эдуард Вениаминович, — улыбается друг победно, понимания, что Катаев на крючке, с которого прилично не соскочит. — До меня дошел слух о продаже доли в частной клинике.
— Рассчитываете его приобрести? — усмехается Эдик, а Кристина медленно съезжает по стулу вниз.
— Что?.. — ее растерянность тает в азарте и алчности, которые затопляют пространство вокруг. Катаев уже заинтересовался, позабыв о жене и ее чувствах. И для меня это срабатывает очередным триггером. Я отпиваю кофе, растягивая паузу и щекоча нервы мудакоЭдика, подмигиваю Кристине, но ей мое внимание сейчас совершенно не нужно. А вот я борюсь с порывом ее хорошенечко встряхнуть, потому что ничего страшного не происходит, особенно когда я готов все решить.
— Я рассчитываю, — вмешиваюсь в разговор, со звоном опуская чашку на блюдце. Кристина охает и прикрывает рот ладонью. Ваня одобряюще кивает, а Катаев мечется между нами, думая, с кем вести диалог, — если вы и правда собираетесь ее продавать.
Глава 27
Вокруг разворачивается катастрофа, и я нахожусь в ее эпицентре. Ровно между молотом и наковальней. Между Верховским и Катаевым. Между любовником и мужем. И они решают, кому достанется сочный кусок дела моей жизни. Злость волнами находит, я не могу сосредоточиться ни на чем, даже разговор урывками слушаю. Они обсуждают какие-то суммы и прибыль, оценивают стоимость. Эдик выглядит так, будто подпишет документы уже сегодня, а Верховский — как будто прямо сейчас долю выкупит. Откуда такие суммы, боже? Если это блеф, то весьма неудачный. И очень для меня болезненный.
Горячая ладонь ложится на колено, и я едва не подпрыгиваю от вопиющей наглости Жени. Интересно, можно ли его сжечь взглядом? Ну, хотя бы крохотную дыру оставить, чтобы он понял, как мне сейчас больно. Это в его понимании не мешать? Боже, почему рядом со мной всегда оказываются мужчины, которые думают, что могут все решить за меня. Удавка с красивым названием «помощь» на шее сжимается. У меня кружится голова, даже глоток горячего кофе не помогает, когда Эдик предлагает обсудить все по возвращении домой.
— Ты серьезно? — наконец подаю голос, но от него остается слабое сипение. — Почему ты не сказал мне, что всерьез рассматриваешь продажу?
— Мы правда будем обсуждать это здесь? — намекает заткнуться и молчать до конца завтрака Эдик.
— Тогда я пойду, не буду мешать вам делить кусок пирога, — сбросив руку Верховского, поднимаюсь под ошарашенные взгляды мужчин. Эдик в номере популярно объяснит, что я подставила его перед малознакомыми людьми, потому что не смогла усидеть ровно на пятой точке. А вот Жене шпильку оставить хочется сейчас. — А вы, Евгений Дмитриевич, могли бы сообщить, раз собрались увольняться и уходить в бизнес.
— Я не собирался, Кристина Борисовна, — отвечает мне уверенно. И бровью не ведет, сволочь такая. — Давайте отойдем и все обсудим, — Женя тоже встает. На Эдика даже не смотрит, потому что не нужно ему разрешение моего почти бывшего мужа. Только вот он ни капли не понимает, как это все выглядит в глазах Катаева. — Извините, Эдуард Вениаминович, верну в целости через пару минут.
Верховский поднимается и жестом мне предлагает идти первой. Ох, придушить бы его за какой-нибудь колонной. Я ему на жизнь свою тяжелую поплакалась, а он теперь решил, что должен меня спасать. Ну и ради чего весь этот героизм?
Мы отходим к балкончику, где никого нет. Я ищу спокойствия в созерцании океана, а Женя становится почти непростительно близко ко мне лицом. Упирается локтем в широкие перила и любуется мною.
— Я ведь просила не лезть…
— Ты очень красивая.
Мы произносим одновременно, и оба при этом застываем. Я, сраженная его комплиментом, и он, ничуть не удивленный моей реакцией. Ну вот как его вынести-то?
— Трахнул бы тебя прямо здесь. И пусть мне все завидуют, — продолжает нагло. У меня от его слов щеки краснеют и дыхание сбивается. Как школьница перед понравившимся мальчишкой.
— Лучше оставь меня в покое, пока мы здесь. И даже не думай покупать клинику.
— Я делаю это с корыстной целью, — Верховский достает из кармана пачку сигарет, прикуривает одну. Дымит в сторону, но на меня пялиться не прекращает. Его внимание горячее, и его настолько много, что я забываю, почему вообще продолжаю злиться на Женю.
Я ведь была готова принять помощь от Вити, так почему настойчивый Верховский не подходит теперь? Прикрываю на несколько мгновений глаза и просто дышу. Впитываю морской воздух с легким осадком табачного дыма. В мысли воспоминания непрошеные врываются о том, как Женю вчера обнимала. Ловлю то ощущение. Злость отступает, на ее место приходит спокойствие. И понимание. Знаю, из-за чего так бурно реагирую.
Верховский нравится мне как мужчина. И, наверное, его настойчивость сделала свое дело, но, не будь Эдика, я бы рассмотрела перспективу отношений. И конечно же согласилась. А так обреку себя на очередную сделку, снова заперев чувства.
— Дыши, Крис. Все не так страшно. Я помогу и тебе, и себе, и даже Ване. Власть меня не интересует, так что управлять всем будешь ты по доверенности, — зачем-то говорит так, словно все уже произошло или точно произойдет. А ведь Эдик еще даже не согласился! Он может выдвинуть кучу условий, которые окажутся невыполнимыми. — Давай об этом позже, сначала твоего мужа надо додавить до правильного решения.
— Ты понимаешь, что окончательно мою репутацию растопчешь?
— Коллегам знать необязательно, — пожимает плечами. — Я помогаю своей женщине, и плевать мне на мнение других. Будут косо смотреть, разверну в другую сторону. Пусть косят в окно.
Смеюсь, пряча улыбку под пальцами. Женя меня своей назвал. Признание пьянит не хуже вина, а еще придает уверенности. Я, кажется, незаметно для себя обрела тыл, который глазом не моргнув рвется на передовую меня защищать.
— Своей женщине? — выбираю, пожалуй, самую интересную часть его пылкой речи.
— Есть возражения? — вопросом на вопрос.
Сдаюсь. Признаю поражение и отпускаю все. Может, это вселенная мне намекает, что пора бы и на нее немного своих тягот переложить? Довериться судьбе, и будь что будет? Качаю головой и усмехаюсь. Женя улыбается широко и, кажется, счастливо. Во взгляде что-то меняется, теперь там только тепло и тлеющая страсть, готовая в любой момент вспыхнуть.
