— Но кто же тогда ваш вожак? — разумом Ян понимал, лучше заткнуться и делать, что велено, но некая искра, погасшая с побегом из Регнума, вновь вспыхнула, наполняя внутреннюю пустоту жаждой к жизни, жаждой к борьбе за правду — всем тем, что он так заботливо взращивал и лелеял в себе долгие годы.
Осквернённый бесцеремонно толкнул его в толпу:
— Я сказал, к остальным! Ещё слово, и я вырву тебе язык, газетчик!
Шарпворд угодил аккурат между краснощёким кузнецом и грузной селянкой, которая, свирепо глянув на него, принялась отпихивать и возмущённо голосить, чтобы не распускал руки.
— Прошу прощения, — пролепетал он, спасаясь от ничем не обоснованной дамской ярости, затем, отдышавшись, завертел головой. Дэйв обнаружился неподалёку, о чём-то расспрашивающим соседку, рядом жались друг к другу Мари с детьми. В десятке шагов Ян заметил двух осквернённых, беседующих с Джоном. Ординарий не выглядел напуганным или подавленным, он коротко отвечал сородичам, то и дело с тревогой посматривая на толпу. При виде своих хозяев невредимыми, его лицо смягчилось, и он принялся что-то запальчиво объяснять здоровяку.
Нет, не здоровяку — настоящему гиганту! Людей такого роста и размеров Шарпворду встречать не доводилось. На голову выше Джона и вдвое шире него, а хлюпиком ординария назвать язык бы не повернулся, великан стоял со скрещенными руками на широкой груди и одобрительно кивал. Выходит, это и есть их предводитель. Но кто он такой? Кто бы осмелился бросить вызов самому Севиру? И какой в этом смысл? Перо ведь сражается за свободу осквернённых, а за что тогда борются эти, если не имеют к сопротивленцам никакого отношения?
Шарпворд с трудом подавил желание пойти и спросить их напрямую, решив всё же немного выждать — разговорить Джона будет проще и безопаснее. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, он не сводил глаз с предводителя осквернённых. Наконец великан что-то неразборчиво прогудел и, дружелюбно хлопнув ординария по спине, повернулся к своему напарнику, ничем непримечательному выродку, выглядящему на фоне своего «вожака», как выразился их собрат, тщедушным подростком. Щуплый задумчиво поправил капюшон, глянул на уже прилично загруженную повозку и повернулся к Джону.
Ян был готов отдать свою драгоценную печатную машинку, лишь бы услышать, о чём они говорят. Он напрочь забыл и об осквернённых, нагло грабящих дома свободных, и о смертельной угрозе, нависшей над всеми, кого согнали в кучу, словно безвольных баранов. Он забыл и о разорванных в сердцах главах, над которыми корпел целый месяц, и о самой книге… даже о короле. Всё, что он сейчас хотел — узнать кто этот великан и какие у него цели. Казалось, теперь здоровяк стал смыслом его жизни. Новый предводитель взбунтовавшихся осквернённых — это же настоящая сенсация! До жути чудовищная, но оттого не менее потрясающая.
Выслушав тщедушного помощника, Джон покачал головой и что-то ответил, указывая на Дэйва. В груди Яна ухнуло. Неужели ординарий предал их? Неужели после стольких лет службы — нет, не службы, жизни равноправным членом семьи — он хочет их смерти?
Щуплый равнодушно пожал плечами, и втроём они направились прямиком к сгрудившимся селянам. Ледяной узел мерзко заворочался внизу живота. Шарпворд обречённо смотрел, как с каждым шагом приближалась смерть Дэйва, а может, всех находящихся здесь. Внутри клокотало от негодования, и, не выдержав, он выскочил им навстречу:
— Джон, не делай этого! Они же твоя семья!
Великан посмотрел на отчаянного смельчака, посмевшего встать у него на пути, как на ничтожную букашку, ординарий же недоуменно заморгал:
— Чего не делать, господин?
— Не убивай их! В чём они провинились перед тобой? — Ян в отчаянии схватил его за локоть. — Прошу, Джон, одумайся!
— Успокойся, дружище, никто их убивать не собирается, — пробасил вожак, отодвигая Шарпворда с дороги, как хрупкую веточку молодого деревца, слишком низко склонившуюся под тяжестью листвы и лезущую в лицо прохожим.
— Не волнуйтесь, господин Ян, их не тронут.
— Кто они такие? — спросил он так тихо, что и сам едва расслышал собственный голос.
— Не враги, — так же тихо отозвался ординарий и, подавшись чуть ближе, торопливо заговорил. — Передайте Дэйву и остальным, чтобы без глупостей, и нас всех отпустят.
— Кто их вожак? — Шарпворд опасливо глянул на великана.
— Разрушитель.
Разрушитель опустил на плечо ординария огромную ручищу, и Джон, мгновенно поняв намёк, зашагал прочь в сопровождении того, кто так легко, по щелчку пальцев, убил десятки свободных, обрёкши их на чудовищную смерть в огне и под обломками. Но разве Разрушитель не подчинялся Севиру? Или среди осквернённых произошёл раскол? И если эта тварь столь кровожадна, почему никто до сих пор не убит? Вопросы роились в голове растревоженным ульем, и ответов на них Шарпворд не находил. Зато он нашёл нечто иное, более ценное — смысл своего существования, а с ним, может статься, вернётся и его доброе имя, которым он раньше так гордился.
* * *
— Этого достаточно? — Альтера со звоном потрясла увесистым мешком перед его лицом.
— И это всё? — Керс разочарованно оглядел добычу.
— Тебе не угодишь! — подруга подозрительно сощурилась. — А куда это вы намылились?
— За нашими, — радостно пробасил Таран. Идея освободить тех немногих, живущих в этой дыре, его нешуточно воодушевила.
— Отлично, я с вами! — Альтера сунула мешок стоящему рядом Шестьдесят Седьмому.
— Вообще-то я хотел, чтобы ты присмотрела за добычей, — Керс ткнул большим пальцем за плечо, в сторону повозки. Он старался держать подругу подальше от свободных — приказ никого не убивать привёл Альтеру в ярость. Последние дни она была сама не своя: ежедневные ссоры сменялись неистовой страстью, обычно переходившей в очередной скандал, и что бы он ни делал, что бы ни говорил, заканчивалось всё приблизительно одинаково — упрёками в его слабохарактерности и проведёнными порознь ночами.
— Вам, значит, всё самое интересное? — возмутилась Альтера. — Ещё чего! Пусть Шестьдесят Седьмой и присмотрит.
— А что сразу я? — проворчал тот, но, встретившись с ней взглядом, быстро передумал спорить. — Ну раз так надо…
— Ладно, — уступил Керс, на препирания времени не оставалось: лучше убраться отсюда поскорее. Скорпионы наверняка полсела подняли на уши, свободные в любую минуту могли взбунтоваться, а хотелось бы обойтись без крови.
Повозку уже загрузили до предела, двое мальков раздобыли с полдюжины довольно бодрых лошадей, причём взнузданных, с сёдлами — как полагается. Смышлёные желторотики, надо бы чем-нибудь их поощрить. Оставалось одно незавершённое дело: по словам Джона в селе находились ещё четверо ординариев и восемь сервусов. Уйти, оставив собратьев в неволе, да ещё на суд свободным, разъярённым нахальным нападением, — равносильно бросить их на верную смерть.
Джон повёл их в другой конец прямой как стрела улицы со сплошными рядами разномастных оград: кованые с тонкими прутьями, плетёные из гибких жердей или добротно сколоченные из досок. Наконец остановившись у высоченного каменного забора, ординарий указал на последний дом на углу.
