И теперь, когда Корнут убедился в действенности «антидота», он по-настоящему осознал угрозу, исходящую от Ордена. И главным вопросом теперь стала причина, по которой Флоресам позарез потребовался выродок.
* * *
— Вот же непруха! — развалившись локтями на столешнице, Сто Двадцать Пятый, смуглый паренёк с длинным носом и густыми чёрными бровями, со скучающим видом вертел в пальцах оловянную ложку. — Стоило попасть в гладиаторы, и Арену тут же прикрыли.
— Да кто её прикроет-то? — отмахнулся Тринадцатый. — Будет тебе Арена, желторотик, попомнишь моё слово. Эй, Банни, ну чё там со жратвой?
Спустя минуту появилась Банни, неся поднос с парящими плошками:
— Хватит уже ворчать, старикашка, здесь твой обед.
Тот ухмыльнулся уголком губ и, притянув к себе порцию, принялся жадно хлебать суп, то и дело подувая на ложку. Скранч нежно шлёпнул девчонку-сервуса по аппетитной попке, когда она заботливо придвинула к нему полную до краёв плошку — задабривает, лисица, не иначе.
— Сомневаюсь, что её откроют, — всё не унимался Сто Двадцать Пятый, задумчиво глядя бесцветными как вода глазами на пар из тарелки. — Вон сколько наших перебили после той ночи, кому теперь дело до боёв.
Скранч цыкнул языком, пытаясь избавиться от застрявшего в зубах мяса:
— На боях за минуту зарабатывают больше, чем стоит твоя никчёмная шкура. Никто их отменять не будет.
Банни поставила на середину стола дощечку с нарезанным хлебом и умостилась рядом:
— Скранч прав, скоро Арену откроют, я своими ушами от хозяина слышала. Оказывается, король удумал кое-что особенное для этого сезона. Не уверена, правда ли, сами знаете нашего сморчка, тот ещё мастак повыделываться перед дружками, но якобы, он чуть ли ни кровавую баню хочет устроить.
— Фига фебе! — Тринадцатый торопливо проглотил кусок хлеба и запил его супом. — Когда это ты слышала?
— Вчерашним вечером.
— Ну вот, сопляк, а ты ноешь тут, — Скранч повозил ложкой в жиже, вылавливая гущу. — Только всё это звучит как-то не очень. Не охота подыхать…
— Ещё чего удумал! — шутливо возмутилась Банни и, подцепив пальцами один из роговых наростов на его подбородке, слегка повернула его лицо к себе. — Только попробуй мне сдохнуть! Я ж тебе все твои колючки пообломаю!
Он ухмыльнулся и звонко чмокнул её в губы:
— Никуда я от тебя не денусь, моя хорошая!
— Не понял, они что, перебить нас всех собрались? — пробасил Молот.
— Хотят отыграться за Скорбь, — пояснила Банни. — Но я не уверена, они на высоком так тарахтели, что гиена ногу сломит.
Прочистив горло, Тринадцатый потянулся за следующим ломтем хлеба:
— Ничего удивительного. Кем бы ни был тот осквернённый, тряхнул он их всех знатно.
— Поговаривают, Перо это было, — сказал Молот.
— Перо не Перо, но говнюк совсем с мозгами не в ладах, — проворчал Скранч. — Так своих подставить… Кретин, мать его!
— Да брось, — наморщил нос Тринадцатый. — Давно пора этих тварей на место поставить. Будь у меня такой хист, я б им всем жопы пооткручивал.
— Поддерживаю! — Сто Двадцать Пятый мечтательно вздохнул. — А вдруг Разрушитель и вправду хочет освободить осквернённых?
Вцепившись в столешницу, Скранч затряс стол так, что плошки ходуном заходили, расплёскивая содержимое на сидящих:
— Во-она как знатно трясёт! Нравится, да?
Молот с угрюмой миной смахнул со щеки капли супа и придержал стол:
— Хорош уже, расшатался тут!
Скранч громко фыркнул:
— Ну как? И сейчас восхищаетесь этим своим придурком?
Банни обиженно насупилась, забавно выпятив нижнюю губу. Тринадцатый, с невозмутимым видом держащий всё время свою плошку, молча продолжил уплетать варево.
— А с чего это ты вдруг свободных жалеешь? — подозрительно сощурился Сто Двадцать Пятый.
— А с чего ты взял, что под завалами и наш брат не полёг? — парировал Скранч. — Вам бы крови чужой, да побольше… Поддерживатели хреновы!
— Перо, между прочим, для нас старается!
— Да насрать Перу и на тебя, и на меня, и вообще, всем срать на всех, всоси это сейчас, малёк, или до моих годов не дотянешь.
Банни возмущённо дёрнула Скранча за рукав:
— Хорош уже, злюка! Не все ведь такие. Перо хоть что-то пытается сделать. И вообще, я верю, многие из наших поддерживают Разрушителя. Эх, узнать бы, кто он!
— Может, со временем и узнаем, — отозвался Молот, отодвигая своей лапищей опустевшую плошку. — Банни, детка, притарабань-ка добавки. Как цыплёнку насыпала.
Звонко рассмеявшись, сервус подхватила его тарелку и скрылась за дверью.
— Поддерживают они… — проворчал Скранч, проводя взглядом тонкую как тростиночка Банни. — Трепаться не гиен мочить, а как к делу подойдёт, хвосты поподжимаете, что псины вонючие. Борцы за свободу, мать вашу! За сто лет ещё ни один хрен головы не поднял, так что же сейчас изменилось? Легион как стоял, так и стоит, а мы дохнем стаями. Вот вам правда жизни! Так что кончайте тут жалами друг у друга под носами трясти, всё равно поляжете на Арене на потеху свободным.
Глава 15
Рабочие заканчивали устанавливать решётку в дверном проёме балкона. Паренёк помоложе изредка бросал на Ровену беглые взгляды, для второго, пузатого в засаленной куртке, её и вовсе не существовало. Теперь магистр превратил её спальню в настоящую темницу. За дверью круглосуточно дежурили осквернённые, а когда мерзкий бастард покидал пост, её сажали на длинную цепь и запирали дверь на тяжёлый засов. Только в присутствии Сто Семьдесят Второго Ровена могла свободно перемещаться по своей маленькой тюрьме, но приходил он всего несколько раз в день и никогда не оставался дольше, чем на час.
По вздорной прихоти случая её же насильник превратился в пса, стерегущего имущество своего хозяина, и как бы Ровена ни старалась игнорировать мерзавца, даже за дверью ванной комнаты она ощущала его присутствие.
Работник в засаленной куртке подёргал решётку, проверяя на надёжность, и удовлетворённо крякнул.
— Намертво, — заявил он сам себе и принялся собирать инструменты. Молодой подхватил ящик и, клюнув носом воздух, торопливо покинул спальню.
О виде на сад с балкона теперь можно забыть. Но как попадёт сюда Харо? Не через парадный же вход! Что ж, это всего лишь очередное препятствие, он наверняка что-нибудь придумает. Ровена ждала его беспрестанно. Каждый день, каждый час, каждую минуту она надеялась, что Сорок Восьмой вот-вот ворвётся в спальню и вызволит её из этого проклятого дома, из провонявшего гнилыми душами города. Какая же она дура, что отказалась бежать с ним в ту ночь!..
Ровена вздрогнула, когда за рабочим захлопнулась дверь. Окатив ненавидящим взором своего тюремщика, она отвернулась. Большую часть времени подонок молчал, стараясь держаться как можно незаметнее, но иногда она ловила на себе его взгляды и испытывала от них столь сильное омерзение, будто её с головой окунали в отхожее место.
