— Ты убил свою сестру? — Девятая озадаченно прикусила нижнюю губу.
— Хуже. Я убил всю свою семью, — по щекам потекли слёзы, но Керс не обращал на них внимания. Уже неважно, кто и что о нём подумает, уже ничего неважно. — В ту ночь мы с Мией долго не могли заснуть, спорили, у кого лучше получается управлять огнём. Если бы мама увидела, что мы вытворяем, то заставила бы нас обоих стоять в углу на коленях до самого рассвета. Она приходила в бешенство, когда мы хистовали без дозволения, контролировала каждый наш шаг. И вот в какой-то момент сестрёнка создала в воздухе идеально ровное кольцо из огня, а потом заявила, что мне такое в жизни не повторить. И я разозлился.
Слёзы сдавили горло. Подождав, когда отпустит, Керс вытер рукавом мокрые щёки и поднял глаза на обескураженную ищейку:
— Огонь поглотил Мию мгновенно. Меня только слегка зацепило. От боли я толком ничего не соображал, помню лишь рёв пламени, помню, как выбежал из дома, зовя на помощь. А они остались там. И мама, и папа…
Он умолк, вспоминая, как на его крики сбегались соседи, как какой-то господин бросился ему помочь, но отпрянул, как от чумного. Он помнил, как собравшаяся толпа орала, тыкала в него пальцами, требовала убить выродка, а потом появились полицейские и человек в железной маске. Боль, страх — Керс был настолько поглощён собой, что не сразу сообразил, что убил не только сестру, а сжёг заживо ту, за чью любовь так боролся.
Девятая потрясённо присвистнула и, позвякивая цепью, заправила выбившуюся прядь за ухо:
— Да уж… Дети не способны полностью осознавать последствия своих поступков.
— В том-то и дело, что я как раз всё осознавал. Я лгал своим друзьям, лгал Седому, себе… Лгал, что утратил контроль, но на самом деле я убил её. Намеренно. Только вот от ожога боль оказалась настолько сильной, что я не мог нормально соображать и не успел остановить пламя, а потом было уже поздно.
— И как ты можешь жить после такого? — ищейка протяжно выдохнула. — Я бы, наверное, не смогла простить себя.
— Я и не смог, хотя пытался. Потому и пришёл.
— И что же ты хочешь от меня, Даниэл?
Читала досье, значит. Всё правильно, о враге нужно знать как можно больше.
— Меня зовут Керс. Даниэл давно уже сдох. Хотя, похоже, Керс у меня тоже не очень-то получился.
Дерьмовый из него строитель жизни. Попав в Легион, он решил начать всё заново, и, казалось бы, сама судьба подарила ему такую возможность, но он успешно её просрал: не уберёг семью, подвёл свой народ, и всё из-за своего эгоизма. И после всего он продолжает трястись за свою жалкую никчёмную шкуру. Никогда ещё Керс не испытывал столько омерзения к самому себе.
— Ладно, Керс… Так чего ты ждёшь от меня? Жалости? Сочувствия? Хочешь услышать, что всё это было трагической случайностью?
Поднявшись, он приблизился к ищейке:
— Хочу предложить тебе сделку. Моя жизнь в обмен на Исайлум. Дай мне слово, что не приведёшь сюда Легион, и я отпущу тебя.
Он часто размышлял, что страшнее: смерть или её осознание? Казалось бы, нужно просто перетерпеть, и всё быстро закончится, но само понимание, что больше тебя не будет, что ты бесследно исчезнешь, перестанешь думать, чувствовать — все эти мысли приводили в ужас. Хотелось бы верить в существование Госпожи, хотелось бы надеяться, что После он свидится с Семидесятым, а может быть, и с родителями, с сестрой, сможет попросить у них прощения… Но вера и надежда те ещё подлые твари, полагаться на них глупее, чем сунуть руку в нору разозлённой горгоны.
Девятая недоверчиво прищурилась:
— В чём подвох?
— Его нет, — Керс показал ей связку ключей. — Твоё слово в обмен на мою жизнь.
— А если я обману?
— Это уже будет на твоей совести, подруга.
Поколебавшись недолго, она кивнула:
— Хорошо. Обещаю не выдавать твоих дружков.
Когда Девятая подобрала нужный ключ и избавилась от оков, Керс протянул ей нож, при этом усиленно стараясь скрыть дрожь в руках. Как бы он ни храбрился, а умирать всё равно страшно.
Перехватив клинок, ищейка покрутила его в пальцах и иронично оскалилась:
— Боишься?
— Делай что должно, — Керс втянул носом воздух, наслаждаясь последними секундами жизни. Это правильное решение. Хоть что-то хорошее он сделает в своей проклятой жизни. Ищейку казнят лишь за то, что выполняла свою работу, и из них двоих только он по-настоящему заслуживает смерти. Так где же та справедливость, которой кичится Перо?
Девятая толкнула его к стене, придавив горло локтем — наверное, испугалась, что он передумает. Лезвие заскользило снизу вверх по животу и остановилось на груди, упёршись остриём в самое сердце.
— А ты достоин уважения, малыш! — она приблизилась к его губам и наградила долгим глубоким поцелуем.
Керсу казалось, сама Госпожа целовала его как своего любовника, как избранного, и он уже не сомневался, что Она действительно существует и сейчас ждёт его, чтобы отвести к остальным освобождённым, отвести туда, где он сможет встретиться с Семидесятым. Пожалуй, не так уж и плохо провести вечность среди друзей, вместе с семьёй. Ведь остальные, чёрт возьми, тоже когда-нибудь присоединятся к ним, а вдвоём ждать куда веселее, со Слаем даже в Землях не заскучаешь.
Оторвавшись от его губ, Девятая долго рассматривала его лицо, и было в её взгляде нечто неуловимое, особенное… Керс ощутил холод металла, впивающегося в кожу, и сердце бешено заколотилось в попытке вырваться из груди и сбежать от смертоносного удара.
«Ну же, не тяни! Сделай это быстро». Он судорожно дышал, словно никак не мог надышаться перед смертью. Разум сопротивлялся, приказывал бороться, сделать хоть что-нибудь, но поздно, решение уже принято. Стараясь не думать, что сейчас произойдёт, Керс зажмурился и представил, что сидит у костра. Рядом в обнимку со своим Семидесятым весело хохочет Твин, Харо молча наблюдает за потрескивающим огнём, а сам он рассказывает какую-нибудь занимательную историю. Ему стало так тепло и радостно, захотелось побыстрее туда, где спокойно, где не будет ни треклятого Легиона, ни свободных, только свои, только семья, только осквернённые.
— Вот дерьмо! — ищейка яростно зарычала. Хватка отпустила, раздался хруст и звон стали. — Да что с тобой не так, мать твою!
Керс недоуменно уставился на Девятую. Та, раздосадованно пнув стену, молниеносно рванула к окну и, снеся стекло, как хрупкий лёд, выпрыгнула наружу. Нож ищейка прихватила с собой.
Ну вот, и сдохнуть не получилось! С таким выродком даже Госпожа не захотела связываться. Сползя по стене на пол, Керс расхохотался. В комнату с грохотом ввалился Триста Шестой, ошалело осмотрелся и, не обнаружив пленницы, схватился за голову:
— Какого хера ты натворил! Мне ж башку открутят, смерг тебя дери во все дыры!.. Да что ты ржёшь, недоумок?!
