Я Катю слушала и не слушала одновременно. Информация текла в мозг и даже как-то успевала обрабатываться, но все мысли были про Макса. Про Максима Владимировича, будь он неладен.
Я не уверена, что он и правда так быстро обо мне забудет. Не сможет. Между нами было что-то неясное, но очень сильное, больше, чем просто интерес, больше, чем просто физическое желание.
Ну а если все же Макс забудет или сделает вид, что забыл, я напомню. Мне не трудно.
* * *
Мы сталкивались с Максом в коридорах, он заходил к нам в кабинет, я относила ему анкеты актеров – встреч на студии избежать было невозможно. И каждый раз я улыбалась, здоровалась и смотрела ему в глаза. А он этот взгляд отводил. Прятал. Бросал короткое «привет» и шел дальше.
Все кончилось.
Больше меня не предлагали подвезти до дома, не звали на обед, не смотрели с жадным трепетным вниманием, и в какой-то момент я и правда начала думать, что Максу все равно. Ну вот так вышло – сначала обратил внимание, помог, а потом потерял интерес. Как сердобольный прохожий, который, подобрав бездомного щенка и найдя ему новый дом, довольно быстро забывает о нем: своих проблем хватает. Вот и я для Макса оказалась таким же щенком, которого он подманил к себе, приласкал, а к себе не взял. Просто пристроил в хорошие руки. Видимо, породой не вышла.
От всего этого натурально хотелось выть, и я бы так и делала, если бы не моя новая работа, которая сжирала все время, все силы и все до единой нервные клетки. Зато почти не давала страдать, ведь у нас все время что-то случалось. Все время! И как хорошо, что это было не первое мое рабочее место, потому что все навыки, полученные мною на прошлых работах, пригождались только в путь: как бывший секретарь я лихо разбиралась в бесчисленных бумажках и письмах, как бывший бармен я сохраняла нейтрально-сочувствующее выражение лица во время скандалов и разборок и молча приносила всем кофе, а как бывшая няня носилась с этими сраными артистами, словно мамочка. Только что сопли не подтирала.
– Лика, свет очей моих, – почти пел мне в трубку Вениамин Егорович, утвержденный на роль папы главного героя. – Завтра приеду к вам с двух до трех, успеете меня отснять? И кофейку мне сделаете, душа моя? Он у вас такой ароматный получается!
«Ага, это потому что пачка этих зерен стоит полтора косаря, – мрачно думала я. – А о стоимости нашей кофемашины вам вообще думать вредно – в вашем-то возрасте».
– Вениамин Егорович, дорогой мой, – терпеливо говорила я, мысленно перемежая трехэтажным матом каждое слово. – Я вам сто раз говорила, что съемочный день по договору длится двенадцать часов, поэтому мы ждем вас завтра в девять утра. И заняты вы будете до девяти вечера. Но если вас снимут быстрее, то, конечно, отпустят домой пораньше и денег за эти часы вычитать не будут.
– Но у меня репетиция, милая моя, – удивленно басил заслуженный артист. – До часу дня. Андриевский ставит у нас Шекспира, так что никак не могу быть раньше, извините покорно. Но приеду к двум и отработаю в лучшем виде, не сомневайтесь.
Блядь! Вот просто блядь!
Теперь я прямо очень поняла, почему Катя не любила работать с театральными актерами. Особенно с такими, которые артисты с большой буквы и которые привыкли, что в театре под них все подстраиваются. Но здесь вам не тут: в кино съемочная группа ждать никого не будет. Время – деньги, в самом буквальном смысле этого слова.
Я еще минут пять ласково поуговаривала Вениамина Егоровича как-то решить этот вопрос, а не ставить нас перед фактом, но толку от этого не было. Он был убежден, что Шекспир – это важно, а наш сериальчик (который платит ему хорошие деньги, между прочим!) может и подождать. Что ж, на актерский я тоже не зря подавала документы – кое-какие навыки у меня имелись. Скопировав командный голос Кати и ее интонации злого прапора, я коротко и внятно обрисовала нашему заслуженному, что и как он нам должен по договору. А если не хочет выполнять эти условия, то наше соглашение расторгаем, предоплату забираем, а на его роль я найду другого актера вот прям сейчас – у меня тут очередь перед окнами уже выстроилась.
Вениамин Егорович, к счастью, капитулировал, я мысленно нарисовала на своем фюзеляже еще одну звездочку, ласково с ним попрощалась и оторвала наконец от ноющего уха телефон. Прикрыла уставшие глаза, откинулась на спинку стула и вдруг услышала сзади отчетливые аплодисменты. Обернулась – на пороге был Макс. Стоял в дверном проеме, занимая его почти целиком своими широкими плечами, и хлопал.
– Это было впечатляюще, поздравляю, – сказал он сдержанно, но его золотые глаза улыбались. – Катя может тобой гордиться.
– А ты? – хрипло спросила я.
– И я, – не стал отпираться Макс. А потом вдруг провокационно усмехнулся: – Интересно, а что бы ты сказала Славке, если бы этот Егорыч отказался? Славка ведь хочет снимать только его, фактура ему подходит сто процентов.
– Он бы не отказался, – уверенно сказала я, хотя сама пять минут назад умирала от страха, что именно это и произойдет. – У меня чуйка!
– У тебя здоровая молодая наглость, – поправил меня Макс с еле заметной улыбкой. – Но в твоей работе это скорее плюс. А где Катя?
– Э, – я растерялась, потому что не ожидала, что он так быстро свернет наш разговор. – Она на кастинг ушла. Вроде бы.
– Пусть наберёт меня, как придет, – бросил Макс уже совсем другим, продюсерско-начальственным тоном и ушел.
Я быстро вскочила, подбежала к зеркалу и едва не застонала от досады: ну, конечно, как его могло заинтересовать такое убожество, как сегодняшняя я. На голове гнездо, под глазами синяки, косметики ноль, губы обкусаны, а еще ухо все красное от телефона и торчит. Никогда не замечала, что у меня так ужасно торчат уши! И глаза маленькие. И ресницы короткие. Не то что у Карины – она своими ресницами при желании могла бы пол подметать.
Мой сеанс самоуничижения прервала залетевшая в кабинет Катя.
– Чего это ты к зеркалу прилипла? – фыркнув, поинтересовалась она.
– Страдаю от собственного несовершенства.
– Этим, пожалуйста, занимайся в свободное от работы время. А сейчас выведи мне списки всех, кто завтра будет на «Улицах», и отдай на проходную.
– Окей, – пробормотала я, приглаживая волосы руками и поворачиваясь более выгодным боком. – Ниче, ниче, вот завтра вечером я накрашусь, причешусь, красиво оденусь – тогда и посмотрим, кто кого.
– Лика! – предупреждающе повысила голос Катя. Она была убеждена, что мне не стоит завтра идти на наш восьмимартовский корпоратив, потому что я могу там сорваться и натворить глупостей. – Я же тебе объясняла, что не имеет смысла…
– Тебя Макс искал, кстати, – удачно вспомнила я. – Что-то срочное!
– Потом тогда договорим, – пригрозила Катя. – Не думай, что я забуду.
Но договорить времени не нашлось. К счастью.
Катя мне позвонила уже утром следующего дня – злая, как шершень, потому что у нее внезапно началась ангина и муж ее ни на какую работу, конечно, не отпустил.
