Кашлянув, доктор Джейкобс произнёс:
– Если предположить, что вы не ошибаетесь, то ведь значит, что убийца…
Он отрицательно покачал головой.
– … либо я, либо Барбара.
Карлсен кивнул.
– Вижу, меня вы не подозреваете.
Доктор, внимательно на него посмотрев, уточнил:
– И тех, кто наверху.
– Каково ваше мнение о Томпсоне? – поинтересовался Адам.
Доктор потёр подбородок рукой и с прохладцей сказал:
– Каким бы оно ни было, Бульденежа и Патрика он не убивал. Не смог бы.
– А с психологической точки зрения что вы о нём думаете?
– Боюсь, очень распространённый портрет. Я называю его синдромом сироты. Ты рождаешься и не знаешь этого мира и не знаешь себя. Тебя учат ходить, говорить, читать и писать. Точно так же благодаря чьей-то помощи ты учишься оценивать себя. Если тебя не обнимают, не говорят добрые слова, в будущем ты сам будешь относиться к себе подобным образом. Кстати говоря, и вы вполне подпадаете под это описание.
Адам Карлсен поёрзал.
– Вы самокритичны в большей степени, чем другие, – сказал доктор. – Ребёнок всегда повторяет за взрослыми, даже если те ведут себя неправильно. Откуда ребёнок знает, как правильно? В итоге из него вырастает человек, верящий, что он глуп, потому что всё детство ему твердили, что он дурак. Или некрасивый. Или по-всякому плохой. Но ребёнок-то ни при чём – взрослые сформировали в его мозгу такое представление о себе, Я-образ, как мы говорим.
Он подтолкнул очки на переносице и произнёс:
– Я занимаюсь тем, что переучиваю людей правильному самовосприятию. Всему можно научиться заново: правильно говорить, красиво писать, даже тому, как правильно себя оценивать. Но нужно стараться. Томпсону следовало поговорить с матерью, от скудных отношений с которой у него все беды, и с помощью только лишь пары упражнений с мозгом ему это удалось.
Юноша удивился и спросил:
– Как это?
– Говоря откровенно, я берёг этот сеанс для вас и вашего отца. Но Томпсону в тот момент он был нужнее. Теперь не знаю, сможем ли мы с вами когда-нибудь его повторить.
Карлсен резко поменял тему:
– А ваша сестра?
Майкл Джейкобс хмыкнул, бросив нервно:
– Будет вам!
– Разумеется, она сейчас заперта, но если предположить чисто гипотетически…
– Урсула бы такого не натворила, – твёрдо заявил доктор Джейкобс. – У неё совсем другие проблемы, не связанные с Ванессой и остальными.
– Сейчас вы просто защищаете сестру…
– При её состоянии это моя врачебная обязанность, а не родственные узы.
Адам Карлсен дал ему остыть и спросил:
– Как давно у неё начались отклонения?
Доктор задумался и спросил в ответ:
– Вам известен лабильный психотип?
– Крайняя чувствительность?
– Я бы назвал это «застрять в детстве», – качнул головой Джейкобс. – Урсула всегда была непредсказуема в смене эмоций. До определённого возраста это никому по-настоящему не мешало. Трудности начались позже.
– Ваша сестра когда-нибудь работала?
Доктор кивнул:
– Она обеспечивала себя и была вполне нормальна, если не считать эмоционального фактора.
– Кем она работала?
– Это важно?
– Она была актрисой, не так ли?
Глава 17
1
Майкл не сразу ответил и спросил с некоторой осторожностью:
– Вы так решили из-за переодеваний?
Карлсен покачал головой.
– Разумеется, я только предполагаю, – холодно уточнил он, – но почему-то кажется, что мёртвый муж вашей сестры вовсе не мёртвый, а просто перестал быть любимым, когда на горизонте появился кто-то другой…
Адам поморщился от собственных слов, от их банальности.
Джейкобс с интересом слушал.
– Я сужу по её настойчивому желанию уехать от него, хотя она почему-то всё время опаздывает на поезд.
– Вы считаете, успеть на поезд ей мешает совесть? – сухо спросил доктор.
– Вовсе нет, – Карлсен нахмурил брови. – Думаю, если она хотя бы раз уедет на этом поезде, то кончится и сам образ… Знаете, это всё казалось таким сложным, пока вдруг не начало мне смутно что-то напоминать. Когда я задумался, как можно было бы проще всё это объяснить, в голове словно выпрыгнул чёртик из табакерки.
Доктор Джейкобс слегка улыбнулся.
– Моя тётя из Бергена, – прибавил Адам, – она обожала «Анну Каренину». Каждый раз, приезжая погостить, читала мне её на ночь в качестве снотворного.
– И как вы находите Анну? – тут же спросил доктор, вероятно, надеясь выиграть время, чтобы не отвечать.
– Скажу лишь, что её дочери не повезло родиться у такой матери.
Доктор неопределённо пожал плечами.
– Сюжеты не схожи, но кажется, что ваша сестра любит вдохновляться. Брать лирический образ и ещё пару штрихов – например поезд, наносить грим, наряжаться и играть в то, что подскажет её настроение.
В камине с громким треском вспыхнуло полено. Мужчины разом вздрогнули и всмотрелись в темноту.
– Кроме того, – помолчав, продолжил Адам, – мне не давала покоя «месть летучей мыши». Где я мог это слышать? И тогда вспомнил: был радиоспектакль, который слушала моя мама. Оперетта «Летучая мышь». Бал-маскарад, чардаш, одно сопрано сменяло другое. Мисс Джейкобс свалила всё в кучу, ей хотелось создать настроение праздника…
– Вы любитель искусства, стало быть, – начал доктор и осёкся, огорчённо махнув рукой. – Бесполезно отрицать. Урсула играла в городском театре. Спектакли и оперетки. Про талант не берусь судить, я в этом профан.
Последовал вздох.
– Возраст, мистер Карлсен, и эмоциональная нестабильность не позволили ей продолжить карьеру. А она дышала театром. Это был её воздух, как для меня моя практика. Что ей оставалось? Жизнь ещё не кончена. А дышать нечем. Что мне оставалось?
– Оставалось наполнить дом квазибольными, чтобы создать безопасную, как вам казалось, декорацию к нескончаемой пьесе с множеством ролей для любимой сестры.
Доктор Джейкобс, впервые за годы ощутив некоторое облегчение, поинтересовался:
– Считаете, глупая была затея?
Глаза Карлсена просияли.
– Блестящая! – восхитился он. – Мой отец тоже решился на самоотречение, правда ради трёх миллионов человек. Но в любых обстоятельствах я не нахожу разницы между миллионами и одним человеком. Чувствовать себя в другом – проявление любви. Разве не так, доктор?
