Здесь Томпсон сделал мрачную гримасу.
Доктор ему начинал казаться каким-то демоном.
«…Итак, она знала личность убийцы. Остаётся только догадываться, видела ли она само убийство, или же она была настолько сообразительна, что могла понять, кто это был. Не суть важно. Она знала. А вот убийца не знал, что знала Ольга. До того самого вечера в доме на утёсе. А если быть точнее – до той ночи…»
Томпсон сдвинул брови.
Не вечера, а ночи?
Из его ноздрей шёл сигаретный дым.
«…На игре в мяч Ольга проговорилась, дав понять, что всё знает. И менее чем через час её находят мёртвой…»
Закономерно.
«…этой же ночью убийце становится известно, что доктор и Сара снова вместе. Убийца не ждёт и при первой же возможности ударяет Сару по голове тяжёлым изваянием из гипса. Остальные смерти вроде как ясны…»
Разве?
«…Возможно, я сейчас вас несколько удивлю…»
Томпсон запустил пятерню в волосы.
«…но дело в том, что как раз таки Ольгу убили не из-за того, что она знала убийцу Ванессы…»
Мужчина поджал и облизал губы.
«…хотя это лишь мои подозрения…»
Спорим, они верны.
«…И если бы не мой и не ваш интерес к словам “убийца” и “фиалка”, то, за исключением Сары, возможно, никто бы и не погиб…»
Возможно ли, чтобы, отправляясь на войну, никто не погиб?..
«…Не буду вас больше мучить. Должно быть, я немного затянул, поясняя тут и там…»
Нет, мне уже нравится. Продолжай, Карлсен. Растопи под котлом как следует.
«…Ответ я узнал у художника. Пришлось его, правда, прождать около двух месяцев, пока он не вернулся из путешествия по Африке, но мне настоятельно рекомендовали его как большого знатока. Забавно, он оказался примерно таким же художником в полном смысле этого слова, как и Бульденеж, если вы меня понимаете…»
А, ясно-понятно. Богема-изгой-ку-ку.
Томпсон ухмыльнулся.
«…Я показал ему список полотен и их авторов и попросил сказать мне, где искать фиалку. Он улыбнулся и сразу же ткнул длинным своим пальцем в одно название…»
Прямо перст судьбы.
«…Я, признаюсь, был сильно удивлён…»
Я буду удивлён сильнее.
«…Но после его рассказа всё довольно легко встало на свои места. Оказывается, сначала художник по фамилии Россетти сделал эскиз пастелью, а затем написал саму работу на холсте. На эскизе натурщица держит в руках фиалку – символ любви и верности. Его натурщицей была жена его друга, с которой у него был тайный роман. К их сожалению, они не могли быть вместе. И чтобы сохранить свою любовь в тайне, на холсте художник изобразил любовницу с веткой ветлы. Ветла – символ печали и неутолённого желания. Ну? Теперь-то поняли?..»
Томпсон понял моментально, чего никак не ожидал.
Ветла?
Может, он понял неверно?..
«…Вы всё верно поняли. Картина “Водяная ива”. Доктора любил Патрик…»
Томпсон оторвался от чёрных слов на белой бумаге.
Взглянул и ещё раз отметил, какими мягкими были тона нынешнего лета.
Или они всегда такими и были, а он не замечал…
Он вернул взгляд на письмо.
«…В детстве его изнасиловал отец. Я не психолог, поэтому не берусь рассуждать о том, имел ли этот эпизод последствия, повлиявшие на чувства Патрика к доктору. Однако в семнадцать лет он влюбился в мистера Джейкобса. Для человека с целой бездной комплексов и страхов это было тяжёлой пыткой. Однажды он не устоял и попытался убить собственную сестру, подсыпав ей мышьяка. Попытка не удалась, и, возможно, он сожалел тогда о содеянном. Но к моменту, как появилась Ванесса, он окреп в желании быть с доктором и однажды решился…»
Ради чего?..
«…И доктор снова был один. А Патрик был рядом, под его крышей. Он знал, что это всё, на что он мог надеяться в своей жизни…»
Только ради этого?
«…Украденная рубашка доктора, запрятанная в его шкафу подальше от чужих глаз… Как я сразу не понял!..»
Снизу доносилось:
– Я тебя обгоню!
– Не обгонишь, я быстрее! Я как ветер!
– А я как метеорит! Он летит быстрее ветра!
«…Полагаю, что Барбара обо всём догадывалась. В конце концов, она мать и не могла не видеть нечто очевидное. За игрой в мяч Патрика не было рядом, но она в комнате присутствовала. Она, как я понимаю, поначалу не сообразила, что и к чему, но выкинутый мной “убийца”, а перед этим и “всплывшая” благодаря вам Ванесса – всё это засело в её голове. А когда она обратила внимание на картину Ольги в холле, то, должно быть, что-то вспомнила. Остаётся только предполагать. Я думаю, что она слышала, как Бульденеж рассказывал историю картины с ивой…»
Томпсон перевернул очередную страницу.
«…Пока она варилась в собственных мыслях, Патрик рубил дрова. Он слышал, как что-то упало. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но ведь это ударился о карниз револьвер, закинутый вашим помощником, и который вы не поймали с первого раза?..»
У Томпсона вырвался смешок.
Да, глупо вышло.
Но было слишком темно, а он не имел сверхспособности видеть во мраке.
«…Я только потом сообразил: все эти скрипы, следы в гущу тьмы, всё это оставили ваши офицеры, которым вы должны были передать предполагаемые улики…»
Верно. А ещё они периодически слышали крики, звон бьющегося стекла и хлопки. И каждый раз, пребывая в лёгком ужасе и холоде, когда они пытались подойти ближе и взглянуть, в чём было дело, их кто-то спугивал.
«…После этого произошло, как я вижу, следующее. Патрик, рассерженный на Ольгу за то, что она так опозорила его перед доктором (эпизод с её обнажением), поднимается по кухонной лестнице на третий этаж, входит к Ольге и просит её впредь больше так не поступать. Наверняка Ольга нашла нечто малоприятное для ответа, чем спровоцировала дальнейшую ссору, и как следствие, рассердившись, Патрик схватил подставку для книг и ударил Ольгу по голове. Патрик уже убивал, поэтому знал, как вести себя дальше. Тело он выбросил в окно, чтобы считали, что Ольга просто выпала и ударилась о ставню второго этажа…»
Томпсон ощутил рядом чьё-то присутствие. Он повернул голову. Стоял босоногий малец лет шести-семи в шортах, с узкими плечами и ворохом тёмных волос.
Томпсон улыбнулся.
– Привет.
Мальчишка молча глядел на него. Ничего хорошего он явно не помышлял. Во всяком случае, Томпсон не назвал бы это выражение лица радушным.
