Глава 32
– Можно, Лев Иванович? – промямлил Липатов, открывая дверь кабинета соединенными наручниками руками.
– Проходи быстрее, вежливый уж слишком, – подтолкнул в спину Вадима сопровождающий его инспектор СИЗО.
– Ну, здравствуй, Липатов. Как дела? Неужто соскучился? – откровенно глумясь, спросил Лев Иванович.
– Ага, соскучился.
– Что, надоело бока мять на казенном матрасе или подышать свежим воздухом захотелось?
– Тебя увидеть решил, душевный ты человек, за жизнь хорошо общаешься, вот и вздумалось повидаться, – стараясь говорить в тон Гурову, произнес Липатов.
– Ну, не будем издалека, что у тебя ко мне? Есть что-то важное, или так, действительно от нечего делать сотрудников изолятора потревожил? У меня, знаешь ли, времени на пустой треп нет. Говори, если что-то конкретное.
– Гражданин начальник, я к тебе со всей душой и открытым сердцем, а ты вот так, без прелюдии. Убить меня хотят. А я умирать не хочу, поэтому здесь.
– Да кому ты нужен, Клячкин, актеришка недоделанный?
– Голову даю на отсечение, правду говорю. Хотят убить.
– Раз так, рассказывай, кому дорогу перешел и чего хочешь за информацию?
– В «одиночку» хочу, не могу так, всех подозреваю, ночами не сплю. Позавчера чуть не зарезали, чудом смог увернуться от заточки. Сплю, и видится мне сон страшный: будто волк на меня нападает и своими клыками впивается в шею. Стало как-то душно, будто перехватило в горле что-то, резко открываю глаза, а он уже надо мной стоит и замахивается со всей дури. Я в сторону, а ложка вошла в подушку ровно в том месте, где моя шея находилась секунду назад. Самое интересное, что я спросонья не разобрал, кто это был. Людей в камере – восемь человек, темнотища жуткая. Орал так, что перебудил народ, сокамерники все сразу вскочили – пойди разберись, кто из них на меня кинулся. Перевели меня в эту же ночь в другую камеру, только и там мне покоя нет.
– А там-то что стряслось?
– А там отравить хотели.
– Не сочиняй, хотели бы – отравили, там таких «умельцев» в каждой камере полно. На все руки мастера, знают свое дело, а ты два раза вроде бы как по краю пропасти ходил, а все же передо мною живой, целый и невредимый.
– Нет, Лев Иванович, я знаю, что говорю. Я по природе своей человек внимательный и аккуратный, вижу и замечаю все вокруг. Я себе чай заварил, поставил на стол и пошел за сахаром. Ну, как пошел, отвернулся буквально, там ведь камеры-то маленькие, тесные. Возвращаюсь за стол, а там ручка у кружки под другим углом – повернул ее кто-то, значит, прикасался к ней.
– Ну что, вокруг людей больше нет? Зацепили случайно, делов-то…
– Нет, за столом людей не было, я в камере человек новый, меня туда только-только перевели. Со мной знаться и говорить никто особого желания не имеет, за стол ко мне тоже никто не подсаживался и мимо не ходил. Кто-то что-то подсыпал туда, не иначе.
– И что ж ты сделал?
– Вылил демонстративно, предупредил, что рожу начищу, если такое повторится.
– А тебе за грубость не начистили?
– Куда там, со мной по-взрослому решили разобраться, и, кажется, я знаю, кто инициатор происходящего в камере.
– Что, враги есть?
– Есть, оказывается. Я его прикрывал, а он вот так со мной решил поступить – убрать с лица земли, уничтожить. Не бывать этому, пусть тоже гниет в тюрьмах, как и я. Я за всех не буду сроки мотать.
При этих словах у Гурова даже сердце биться стало медленнее, и он реже задышал, чтобы не спугнуть раскаяния Липатова. Никак Лев Иванович не ожидал, что вот так противостояние с преступником может неожиданно повернуться в его сторону. Это, скажем, была настоящая удача, поскольку расколоть такой крепкий орех – по силам не каждому опытному оперу. В кабинете они были один на один, никто не мог помешать их разговору. Даже Анне Гуров запретил находиться рядом, дабы не спугнуть матерого преступника. На этот раз, по завету матери, Гуров был в роли понимающего психолога, который долго ждал и наконец дождался откровенности от убийцы – нарисовать общую картину преступления. Момент истины был уже близко.
Липатов долго собирался с мыслями, понимая, что выданная им информация станет финальным аккордом в его деле. Гуров ничуть не мешал, осознавая, что нужно дать время, чтобы рассказ убийцы был последовательным и обстоятельным. Через десять минут тишины Липатов промолвил:
– Уж лучше бы я курил, наверное, так бы легче было сейчас. Что ж, пожалуй, начну… Его зовут Мономах.
– Кого? Ты не болен, Липатов? – не выдержал Гуров и рассмеялся. – Это не ко мне, а к психиатру.
– Не до шуток мне. Кликуха у него такая – Мономах, имени его настоящего я так и не узнал, да оно мне, собственно говоря, и не нужно было. Это позже я узнал, что неспроста его так прозывают. Он интересуется старинными вещами, обожает антиквариат и деньги, а еще носит бороду, может, внешнее сходство какое-то есть с тем Мономахом, что из учебников по истории. Мне на тот момент деньги были очень нужны и квартира, негде было жить, я готов был согласиться на что угодно. Безысходность, понимаете?..
– Нет, пока не понимаю.
– Работы приличной не было, идти некуда, обратился к своему дружку за помощью, а он и свел меня с этим Мономахом, сказал, что пригожусь ему.
– Дело было в Москве?
– Да-да, конечно, здесь. Встретился с ним в забегаловке одной – матерый мужик, я таких в толпе сразу выделить могу, пусть даже внешне они ничем примечательным не выделяются.
– Своих издалека чуешь, верно? – хмыкнул Гуров.
– Так. Познакомились, выпили по бокалу вина. Я ему рассказывал, как докатился до такой жизни, а он молча слушал. Для меня было немного странно, что птица такого полета, как Мономах, уделяет мне столько своего времени, но вместе с тем я понимал, что мне предстоит что-то сделать для него, и это будет не самое легкое задание.
– Это была первая ваша встреча?
– Да, конечно. Это была первая и последняя наша встреча, потому что в дальнейшем мы общались дистанционно, чаще всего по телефону.
– Продолжай…
– Так вот, я у него спросил, не будет ли для меня работы, и он посвятил меня в свой план. Мономах рассказал, что у него есть одна знакомая старуха, которая испортила ему жизнь и не заслужила жить в том богатстве, в котором сейчас живет. Есть острое желание раскулачить эту «старую ведьму» и отомстить за все те неприятности, которые она ему принесла. Я был не против, и тогда он мне в деталях изложил план о том, как можно избавиться от старухи и заполучить ее богатства.
– И тебе не казалось это неправильным, диким, бесчеловечным и бесчестным?
– Нет, и сейчас не кажется. А почему одним – все, а другим – ничего? Должна же быть в жизни хоть какая-то справедливость? Вот я сейчас у вас на допросе, а Мономах свободно ходит по улицам, еще и меня убрать пытается чужими руками, хотя сам дело задумал, разве справедливо? Нет, поэтому я вам обо всем и докладываю, чтобы он тоже хлебнул тюремной житухи.
