– Добрый день, товарищ майор! Это участковый Михайлов, из Малинников…
Шонкин узнал голос лейтенанта и внутренне напрягся. Что он там еще придумал?
– Говори, лейтенант.
– Тут такое дело, товарищ майор…
У товарища майора засосало под ложечкой. Он тоскливо оглядел стены кабинета.
– Нашелся хозяин нашей лодки. Сам пришел. Из Волкова он. Лодка утонула там же, еще второго числа. Я проверил, все так и было…
– Михайлов, – процедил сквозь зубы Шонкин, – не лез бы ты больше в это дело, а?
– Да я же… – начал оправдываться участковый, но неожиданно замолчал.
– Что ты там проверил? – неохотно спросил Шонкин.
– Показания. Лодке нанесли повреждения неизвестные после ссоры на воде. Порезали ножом. Потерпевший точно указал место пореза, нарисовал даже. Оно соответствует проклейке на нашей лодке. И да, рыбнадзор эту лодку регистрировал за хозяином – тот браконьерит понемногу…
– Какого ж черта этот рыбнадзор нам сведений не дал? – вспылил майор.
– А хозяин в больнице был, лодкой пользовался сосед, пенсионер, не судимый, бывший электрик. Он и повздорил с незнакомцами… Так что рыбнадзор и не знал ничего, товарищ майор.
– Да етит твою налево! Что с этим делом не так? За какой конец ни тронь, все рассыпается! – в сердцах выдал Шонкин.
Участковый на том конце помолчал и неуверенно спросил:
– Отдадим мы ему лодку?
– Кому?
– Хозяину.
– Подождет. Я сам все сначала проверю!
Майор бросил трубку и снова обвел взглядом кабинет. Кроме спрятавшегося в своем углу стажера и самого Шонкина, в нем никого не было.
– Стажер! – рявкнул он. – Метнулся вниз, принес кофе. Двойной. Крепкий чтоб. И найди мне капитана Ильиных!
Парнишка поспешил выполнить приказ в точности, молнией выскочив из-за стола, и на выходе второпях едва не врезался лбом в дверь.
* * *
Лодку пришлось вернуть. Майор смотрел на Диму исподлобья, но что лейтенант мог поделать? Еще одна зацепка канула в никуда, и осталась только Никина босоножка, найденная неподалеку от заброшенного больничного недостроя.
На следующий день вместе с оперативником Ильиных, на два года старше Димы, но уже капитаном, они облазили всю заброшку, поковырялись в каждом воняющем кошачьим и человеческим дерьмом углу в надежде найти хоть что-нибудь, но тщетно.
Когда они вернулись в участок, участкового ждал сюрприз: горячий привет из прокуратуры в виде письма.
– Да что же за день такой! – горестно взвыл Дима и осекся.
Ильиных удивленно поднял голову, он как раз зашнуровывал свои белые кроссовки, которые сменил на разношенные «гады» прежде, чем лезть в развалины.
– Ты чего? – спросил он.
И лейтенант не сдержался:
– Да ну его к черту! Это не работа, а хрен знает что! Прокуратура требует обосновать отказ в возбуждении дела, понимаешь? Дела! Месяц назад сосед одной нашей старушенции – мегера та еще, я ее по детству помню – с ней повздорил. Ну и пнул ее клумбу. Не прав, конечно, но хорошо, что не саму бабку, с другой стороны. Сломал ей розу. Она их под окнами выращивает. Та – ко мне. Заявление накатала. Требует возместить ущерб. Материальный и моральный. Умные же все… Стоимость той розы – сто двадцать рублей, и то на рынке зимой. Я в возбуждении дела отказал.
– Ясно, – хохотнул капитан. – Бабуля не поленилась в прокуратуру сгонять?
– Ну…
– Соболезную, – пряча усмешку, наклонился к кроссовкам капитан. – Запущено тут у вас. То ли дело наша работа: знай по помойкам всяким ковыряйся да трупы бомжей из коллекторов выковыривай…
Лейтенант вздохнул:
– Да нет. Работа как работа. Просто сейчас как-то не ко времени. С убийством этим…
– Слушай, Михайлов, кто-то же должен и старушек защищать. Даже если они мегеры. Не кисни. На твоих Малинниках жизнь не заканчивается. Ладно, поехал я, майор там совсем не в духе.
– Угу. Спасибо. Удачи.
Капитан ушел, и Дима остался один. Вместо того чтобы думать, как ему поступить с треклятым «делом о сломанной розе», он снова вернулся мыслями к Нике Бойко. Рука сама потянулась к блокноту с записями. Из всех значимых улик в деле остались только веревка с места преступления да босоножка Ники, найденная рядом с недостроем. Дима смотрел на свои записи, но строчки медленно расплывались перед глазами. Он вспомнил, как торчал задник босоножки, подпираемый загустевшей на жаре темно-зеленой массой тины.
Подскочив как ужаленный, участковый сорвался с места и только зашипел сквозь зубы, когда ключ отказался проворачиваться в замке. Дима дергал дверь, руки тряслись от нетерпения. Наконец замок уступил, щелкнув, и лейтенант скатился по ступенькам. Бросив быстрый взгляд в сторону Панелек, он повернул к дому. Туда было ближе.
– Ма! – с порога крикнул он в глубину квартиры.
На шум выглянул отец:
– Нет ее дома, сынок. В магазин ушла.
– Черт! – выругался Дима и наклонился к обувной полке.
На пол полетели его тапки, стоптанные шлепанцы отца, кроссовки, мамины тапочки с пушистыми помпонами. Последними он вытянул «выходные» босоножки матери, которые, кажется, не видел на ней ни разу.
– Что ты там ищешь? – с веселым интересом наблюдая за обувным погромом, спросил отец.
– Ничего, пап. Нашел уже. Прости, тороплюсь.
Дима прихватил с крючка ключи от машины и вышел из квартиры с одной сиреневой босоножкой в руке. На Никину она походила мало: та была на мягкой подошве, без каблука, а у этой подошва казалась тоньше и жестче, плюс имелся невысокий пустотелый каблучок. Но для задуманного лейтенантом это пока не играло особой роли.
Кинув ее на пустое сиденье пассажира, Дима завел машину и выехал со двора на Центральную. Свернув в переулок, где начинались дачные домики, он уперся в тупик и, выскочив из машины, полез сквозь кустарник напролом к близкой, но не видной отсюда реке.
Как он и ожидал, вода у берега оказалась покрыта зеленой тиной. Осторожно воткнув в нее мамину босоножку, Дима ждал. Ничего не происходило. Одинокий предмет маминого гардероба торчал из пузырящейся вязкой массы, как ложка из банки с рыночной сметаной, и тонуть не собирался. Только слегка покачивался вместе с влажным и воняющим гнилью зеленым островком. В камышах робко распевались перед вечерним концертом лягушки.
Дима вытащил босоножку и поспешил обратно к машине. Сиреневая кожа ремешков и половина подошвы позеленели и покрылись неаппетитными сгустками. Отбросив закравшееся в мысли опасение, что мама вряд ли обрадуется результату его экспериментов, лейтенант снова выехал на Центральную и помчался к мосту. Не доезжая, остановил машину на обочине и бегом спустился к песчаному берегу, который все в поселке именовали пляжем. Завернул форменные брюки до колен, стянул ботинки и вошел в чистую воду.
