– А во-вторых, я подозреваю, что Шура приехал с умыслом.
– С каким таким умыслом? Миндаугас! Ты меня пугаешь.
– Я что-то не заметил, чтобы вы были склонны к испугу, – иронично произнёс он, – просто я хотел вам напомнить, что бывали такие случаи, когда все улики указывали на человека как на убийцу, а Наполеонова грызли сомнения. Что он делал тогда?
– Что? – машинально спросила Мирослава.
– Вкладывал конец запутанного клубка в руки своей ближайшей и дорожайшей подруги, – не скрывая сарказма, проговорил Миндаугас.
– Ты думаешь, что и на этот раз? – с сомнением в голосе спросила она.
– Я не утверждаю, – ответил Морис, – но и не исключаю этого.
Продолжить строить догадки насчёт Шуры и опровергать их и дальше им не удалось, так как Наполеонов вошёл на кухню собственной персоной. Точнее было бы сказать – вкатился. Мирослава была права в том, что Шура устроит себе банные процедуры. И вот он явился в длинном до пола махровом халате серебристо-сиреневого цвета, раскрасневшийся с мокрыми волосами.
– Шура, зачем ты утащил мой халат? – напустилась на него Мирослава.
– Свой я не нашёл, – ни капли не смутившись, ответил друг детства и ловко стащил из-под рук Мирославы кусочек говядины, которую она резала в салат.
– Ты что, хочешь, чтобы тебе отрезали палец? – вскрикнула она.
– Нет. Ты же не станешь добавлять в салат своих друзей.
– Безалаберный, – беззлобно выругалась она. И велела: – Сядь на диван и не крутись под ногами.
– Морис, хочешь, я помогу тебе? – спросил Шура с нескрываемой надеждой в голосе.
– Не надо.
– Кушать очень хочется, – пожаловался Наполеонов.
– Надо было позвонить раньше и предупредить, что ты приедешь.
– Я до самого последнего момента не знал, когда освобожусь, – вздохнул Шура. – А тут неожиданно Солодовников смиловался и дал мне на завтра отгул. У меня их там штук сто накопилось!
– Ладно. Тогда просто подожди немного.
Шура с завистью посмотрел на подоконник, где кот Дон ел из своей миски отварную куриную грудку. Кот, в свою очередь, тоже посмотрел в сторону следователя оценивающим взглядом, по-видимому прикидывая, способен ли тот покуситься на его ужин. Решив, что всё-таки нет, спокойно продолжил трапезу.
Наполеонову пришлось томиться не слишком долго. Перед началом ужина ему поручили нарезать хлеб, и он, пока резал, съел один ломоть ржаного хлеба, посыпав его крупной солью. Детективы ничего ему не сказали, только переглянулись. Но Шура счёл уместным поставить их в известность:
– Я ел последний раз в двенадцать часов дня. И то, какая это была еда! Два пирожка с ливером из буфета.
– Бедненький, – сказала Мирослава, – Элла принесла?
– А то кто же, не Солодовников же! – фыркнул Шура.
– Почему нет? Начальство тебя жалует.
– И гоняет в хвост и в гриву! – Шура скорчил уморительную мину.
Мирослава рассмеялась, а Морис, чтобы не последовать её примеру, отвернулся.
После ужина и без того благодушное настроение, в котором Шура приехал к детективам, стало принимать запредельные масштабы, и Мирослава начала догадываться, что настроение друга наигранное.
– Ты чего такой счастливый? – спросила она.
– Дело раскрыли практически по горячим следам.
– Да ну?! – сделала она вид, что удивилась.
– Самому не верится, – вздохнул Наполеонов. И вздох этот был далеко не радостным.
– Какое дело, если не секрет? – небрежно спросила Мирослава.
– Секрет, но вам скажу. Муж убил жену.
– Эка невидаль, – пренебрежительно отозвалась она.
– Не скажи. Приличный мужик. Обеспеченный. Неглупый. Всё при нём, живи да радуйся. А тут такая незадача, – Наполеонов подпёр голову руками.
– Ты уверен, что убил именно он? – спросила Мирослава, понимая, о каком именно деле он говорит.
– Абсолютно!
– Откуда такая уверенность? Его кто-то видел на месте преступления?
– Видеть-то видели. Но была ночь, убийца в куртке с капюшоном.
– То есть твой свидетель не сможет опознать его?
– Откуда ты знаешь, что был свидетель?
Она пожала плечами:
– Ты сам сказал, что его видели.
– Больше её и убивать-то некому. Она нигде не работала, ни с кем, кроме мужа, не ссорилась.
– А с мужем ссорилась?
– Постоянно! Вот и довела мужика до белого каления, – с сочувствием в голосе проговорил следователь.
– Он мог просто развестись с ней.
– Мог, – кивнул Наполеонов, – но от некоторых женщин трудно освободиться так же, как из капкана. Не ногу же ему было себе перегрызать.
– Ты говоришь о человеке как о хищнике?
– Когда люди попадают в безвыходное положение, они порой становятся опаснее хищников.
– Ты заблуждаешься.
– Жизнь говорит о другом.
– Не жизнь, а статистика преступлений.
– Разве это не одно и то же?
– Шура! По-моему, у тебя ранняя профессиональная деформация восприятия.
– Отстань от меня со своими научными терминами, – отмахнулся Наполеонов.
– Не отстану! Хотя ладно. Лучше скажи, муж признался в убийстве жены?
– Какой там.
– Где он был в момент преступления?
– Ты подумай, соседям сказал, что уезжает в командировку! – неожиданно возмутился Наполеонов.
– А сам?
– Говорит, что был в лесу! Ну и чудик!
– Вы опросили свидетелей?
– Волков и медведей? – невесело хмыкнул Наполеонов.
– С его родителями говорили?
– Откуда ты знаешь, что у него есть родители? – напрягся следователь.
– Обычно у всех людей есть родители.
– Нет, – покачал головой Наполеонов. – Зачем зря беспокоить стариков, когда и так всё ясно.
– Тебе ясно, – проговорила Мирослава, – сестра его так не считает.
– Ага! Ты опять на мою поляну влезла! Так я и знал! – Наполеонов вскочил с дивана и забегал по комнате.
– Успокойся и сядь.
Шура плюхнулся на прежнее место.
– Ты говорил с соседями?
– Издеваешься?
– Нет, конечно. Так говорил или нет?
– Некоторые из них уверены, что Авдеев воплотил свою угрозу в реальность!
– Михаил угрожал своей жене?
