А я ведь не говорила, что люблю его… зачем? Ведь и так показала ее, заставила почувствовать, принять ее.
— Я совершил непоправимую ошибку, рассказав тебе об этом. Я не привык быть слабым и уязвимым. Но добровольно отказаться от тебя не смогу. И если ты меня предашь… — он многозначительно замолчал.
— Я все понимаю, — тихо прошептала я и прижалась губами к его, напряженно сжатым. Как никто иной, я понимала его страх. Чувствовала те преграды, которые ему приходилось преодолевать, чтобы говорить со мной, признавать то, от чего он настойчиво закрывался.
Мой поцелуй заставил его очнуться, отбросить в сторону все опасения и угрозы…
И в этот раз все оказалось совершенно по — другому. Сейчас Кирилл дарил мне себя, лаская, целуя так, будто в последний раз. Словно показывал то, что он готов мне дать, если я не обману. Он искушал. Искушал жаром губ, скользящих по моей шее; обжигающим теплом рук, раздевающих меня; потемневшим серебром глаз, смотрящих на меня с умопомрачительной смесью вожделения, обожания и любви; нарочитой медлительностью, дразнящей и распаляющей.
Теперь я понимала, что все это время Воронцов сдерживал себя, боялся испугать той гаммой чувств и эмоций, что девятым валом накрыла нас. Он расплачивался со мной за первую ночь, доказывая, что не только я готова подарить всю себя, забыв о собственных желаниях и прихотях. Обещал любить, обещал без слов, ставших лишними и ненужными.
Не заметила, как мы оказались в спальне — кажется, лишь мгновение назад я стояла в гостиной под внимательным взглядом Кирилла, полностью обнаженная, укрытая лишь водопадом волос. Теперь же подавалась вперед в попытке прижаться к мужскому телу, почувствовать его тепло и силу. Но раз за разом мне отказывали, мягко нажимая на плечи, заставляя опуститься спиной на кровать. Со мной играли, умело доводя до грани, но не позволяя перейти ее.
Он изучал мое тело, срывая с губ стоны, будто наслаждаясь ими. Сводил меня с ума и как будто заранее знал, как прикоснуться ко мне, чтобы задеть самые чувствительные точки. Я выгибалась ему навстречу и вцеплялась в плечи, когда его губы ласкали грудь. И в эти моменты он будто специально останавливался и заставлял меня говорить.
— Как тебе больше нравится? — искушал Кирилл и будто в насмешку дарил новый поцелуй, едва задевая обжигающе горячими губами кожу. — Так? — и прикусывал горошинку соска. — Или так? — ласкал его языком несколько томительных мгновений и отстранялся, желая услышат ответ. А я… я притягивала его к себе, бессвязно бормоча что-то. Он ведь и так прекрасно знал, как мне нравится, но эта сладкая пытка доставляла ему удовольствие.
Он дарил мне тепло, в котором я растворялась без остатка, но не позволял гореть.
— Маленькая моя, ты сводишь меня с ума, — словно сквозь толщу воды доносился до меня его голос. — Я не могу оторваться от тебя, — шептал он, в промежутках между словами невероятно нежно целуя в шею. — Нежная… — поцелуй, — чувственная… — язык скользнул по жилке, — моя…
Вслушиваться в его речь необходимости не было — она казалось такой правильной, верной, подходящей и дополняющей его ласки. От той нежности, которой был пропитан голос, кружилась голова. Я не верила… не могла поверить, что ледяной, строгий и властный Воронцов может быть столь мягким и любящим.
— Я представлял, как буду ласкать тебя, — продолжал завораживать меня Кирилл, — но реальность оказалась гораздо приятнее. Назови меня по имени… оно создано для твоих губ, — просил он и останавливался, повергая меня в муки, ожидая ответа.
— Кир, — приходилось выдыхать мне с трудом. Голос срывался, и мне начинало казаться, что я навеки останусь в его плену. И потому, когда Кирилл сжалился и разрешил достигнуть пика, ухнуть вниз, меня уже не было — лишь сплав чувств, желания, томительной истомы и тягучего ожидания. Я чувствовала лишь дрожь, овладевшую мной, его поглаживающие прикосновения, слышала его тихий шепот, просивший не сдерживать себя, не кусать губу в попытке сдержать стоны.
— Хочу слышать твои стоны, Кира. Не молчи… — и я слушалась его, отпускала себя. — Умница моя… вот так, да, правильно…
Я льнула к нему будто он был моим миром, и не было ничего больше. Лишь он. И в момент, когда он отстранился, я распахнула глаза, уставившись во тьму комнаты. Это было практически больно — лишиться его.
Сморгнула выступившие на глаза слезы — что же со мной происходило? Я не могла без него, и впервые мне стало страшно. Казалось, он чувствовал мой страх — поцеловал, спасая, выдергивая из объятий сомнений. Поймал губами скользнувшую по щеке слезинку, утешая, и словно на своем языке я ощутила соленую каплю. Связь. Между нами была связь.
— Не плачь, — прошептал Кирилл, — я здесь, рядом. Господи, у меня крышу сносит, когда я представляю, какая ты горячая. Сильнее всего на свете я желаю, чтобы ты принадлежала мне полностью.
Я притянула его к себе, словно показывая, что разделяю его желания. Как же мне хотелось перейти последнюю грань…
— Сейчас, тише, — усмехнулся Воронцов, отвечая на мой порыв. — Черт, Кира, — впервые сорвался на хриплый стон Кирилл.
И миг, когда мы стали едины, заставил вылететь из головы все мысли. Вместо них пустота. Густая и сладкая, словно мед. И в попытках быть еще ближе, ловила в полутьме взгляд Кирилла, боясь разорвать контакт. Я плавилась в его руках, переставала ощущать себя. Было лишь мы, целое, единое. Правильное. Единая струна, натянутая до предела и дрожащая, звенящая от напряжения.
Мы утоляли свой голод, цепляясь друг за друга, опасаясь лишиться того, что имеем. Навязчивая осторожность и нежность из мягко тлеющего уголька разрослись в пожар, необузданное пламя. И мы горели в нем без страха.
— Только я могу прикасаться к тебе, — растягивал слова Кирилл в замирающие в небытие мгновения. — Ты создана для моих ласк, девочка моя… ты должна выдыхать только мое имя, желать лишь меня.
Его хриплый голос звучал отрывисто, резко.
— Чувствуешь меня, Кира? Мы идеально подходим друг другу, — и он заставлял меня судорожно вдыхать, впиваясь ногтями в его спину.
Как он мог говорить? Сбившиеся дыхание не было ему помехой — и стало искушением для меня. Я жила его голосом — он сводил с ума не меньше движений и ритмичных толчков, что вдруг превращались в медленное, ужасно медленное скольжение.
— Ты моя, — заявлял он и я, расслабившаяся, отдавшаяся на волю его желаний, оказалась застигнута врасплох. Горячая волна, утянувшая меня на дно, заставила простонать и откинуть назад голову… — Ты согреваешь меня. Как же мне было холодно без тебя… — А чуть позже, словно очнувшись, я мстила. Играла с ним, то поддаваясь, то позволяя себе сопротивляться.
— А ты мой, — выдохнула я, совсем по — звериному прикусывая кожу на шее. Он стал моим — и отпускать его я не собиралась. Ведь именно в этот момент понимала, что готова отдать за него все. И даже если мне придется выгрызать путь к своему счастью зубами, я это сделаю. А пока… пока я оставляла на его ключице свои метки. — Не отпускай меня никогда. Слышишь?
