Когда не видишь лицо собеседника — говорить необычайно легко. И признания вылетают быстро, словно вспорхнувшая с ветки птица.
— Успешно, значит, поговорили о мальчиках? — услышала усмешку.
Не ожидала этого вопроса — запнулась на ровном месте, но сильные руки Кирилла не дали оказаться на траве. Быстро среагировал. Учитывая то, что одежды на мне практически нет, а Воронцов к себе так за талию держит, будто самое драгоценное сокровище, я прониклась. События и эмоции сегодняшнего дня смешались, и я вдруг поняла, что дрожу.
— Вы замерзли? — Кирилл не скрывал беспокойства. — Ночь прохладная.
А сам продолжает крепко обнимать. И что бы я там себе не говорила, мне приятно и уютно. Как будто вновь оказалась за каменной стеной и можно довериться, не ожидая удара в спину. И пусть неудобно — все-таки начальник, но сейчас… есть ли сейчас эта субординация? Воронцов пытался пойти на контакт, а я вскинулась не хуже дворовой пустолайки. Не хочет брехать, а брешет. Потому что вроде как надо. Положено. Потому что думать головой не умеет.
— Нет, — покачала головой, пытаясь навсегда запомнить эти прикосновения. — Кирилл… Романович.
— Кирилл, Кира. Если вы не против, конечно.
— Не против, — улыбнулась. — О мальчиках, да, поговорили. Надежда многое мне рассказала…
— От нее и не следовало иного ожидать. Интересно было бы послушать суть вашего разговора.
Суть? Ну ладно, это он сам напросился. Женская логика — вещь беспощадная и бессмысленная. Лица его не вижу? Не вижу. Находимся вне работы? Вне. А, значит, на одну проблему меньше. И ситуацией воспользоваться можно…
— Суть сводилась к одной простой фразе. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.
— Боюсь спрашивать, к чему она вам это насоветовала… Хотя зная, что она несколько запуталась в природе наших отношений, то все сразу же становится понятно.
— А запуталась ли? — вдруг вырвалось у меня, и я прикрыла ладошкой рот. Что за бред я несу?
— Кира, — мягко произнес начальник, и прижался ко мне со спины, сильнее притягивая к себе и словно боясь отпустить. — Я глубоко пожалею о том, что собираюсь сделать. Но ночь хорошая, не правда ли?
— Хорошая, — словно эхо отозвалась я.
Дыхание Воронцова огнем опалило шею, и коснувшиеся шеи нежные губы вызвали новую дрожь. Чуть откинула голову, позволяя себе на краткий миг почувствовать всю гамму чувств, проснувшихся от близости мужчины. Кирилл провел языком по коже и тут же прикусил ее, заставив выдохнуть едва слышный стон. Что он творит? И главное, почему я не сопротивляюсь?
А его пальцы тем делом пробежались по талии, словно по струнам. Мгновение — и Воронцов повернул меня к себе.
— Кира, что ты со мной делаешь?
Собралась ответить, но не успела. Его руки вновь оказались на талии, словно поймав меня в ловушку. А не могу пошевелиться и потому смотрю в его темные глаза, в лунном свете кажущиеся какими — то незнакомыми, чужими и крайне притягательными. И мне не страшно, потому что я понимаю, что это всего лишь дымка. Кратчайший момент… помутнение рассудка, и стоит подняться над горизонтом солнцу, как все это останется в прошлом и забудется. А пока сопротивляться не хочется ибо женщина — существо мягкое и податливое. А строить из сильную, привыкнув за столько лет лишь окружать заботой и лаской, я устала.
Не успела понять, в какой момент мы оказались так близко, что наши лица разделяло лишь несколько сантиметров. Которые в следующую секунду исчезли и вовсе, и Воронцов, поддаваясь магии ночи, поцеловал меня. Что самое странное, я ответила на его порыв. Потому что вдруг сама стала отчаянно нуждаться в поддержке, хотя бы ее призраке, и сейчас губы Кирилла, ласкающие мои, дарили ее.
Когда нежность и страх отдалиться переросли в пылкую грубость? Наверное, в тот момент, когда я, до этого замершая, попыталась прижаться к нему сильнее, словно раствориться в нем. И это сыграло со мной злую шутку. Воронцов изменился. За доли мгновения перестав дарить удовольствие и начав его зло отбирать, словно отвоевывая. Это отрезвило меня.
И пусть нега, растекшаяся по телу, говорила о другом — о том, что мое тело явно желало продолжить, я попыталась оттолкнуть Кирилла, отворачивая свою голову чуть в сторону. Его ладони, уже успевшие забраться под майку, только подтвердили правильность принятого решения.
— Нет, — выдохнула я и все-таки снова попыталась оттолкнуть Воронцова. Казалось, он только сейчас понял, что я вновь закрылась.
— Нет? — не поверил он и руки, нажимающие чувствительные точки на ребрах, опустились.
Я тут же воспользовалась предоставленной свободой и отошла чуть в сторону. Дальше уйти не дали — Кирилл схватил меня за запястье.
— И как это понимать? — сквозь зубы процедил он. — Ты…
— Простите, Кирилл Романович, — унимая дыхание, прошептала я. — Я не могу.
— Я тебя испугал? — Воронцов будто осознал причину моего поведения и притянул меня к себе. — Извини, Кира. Я не хотел. Просто помешательство, — он тряхнул головой.
Мужчина обнял меня за плечи, будто пытаясь согреть и успокоить.
— Вы — мой начальник, Кирилл. Всего сутки назад мы определил рамки… И я не хочу уходить из «Немезиса».
— Уходить? — вскинулся он. — Что за бред ты несешь? Рамки — лишь рамки, и загоняем мы в них себя сами. Поцелуй — лишь поцелуй и совершенно ничего не значит.
— Я знаю, — согласилась я. — Но я не хочу, чтобы обо мне пошли сплетни.
— Сейчас мы не на работе, Кира, — твердо произнес Воронцов. — И я тебе сказал, что уже пожалел о своем порыве. Но знаю одно: я бы с удовольствием его повторил. В более располагающей обстановке.
— Почему же? — усмехнулась я, высвобождаясь из рук Воронцова и позволяя холодному ночному ветру успокоить меня. Кирилл удерживать не стал. Отпустил.
— Я не имею ни малейшего понятия. Ты красивая девушка, Кира. Странно было бы, если бы я относился к тебе равнодушно. Учитывая, что ты мой сотрудник, а деловая этика и субординация для меня не пустые звуки, позволить себе даже думать о тебе я не мог. У меня есть, с кем провести ночь.
Слушала Воронцова с улыбкой. Почему — то вспомнились слова Надежды. А ведь она была права. Он, как и я, пытается объяснить все простыми, низменными реакциями. И боится почувствовать что-то иное и дать себе волю, перестать держать себя в клетке.
— Но, между тем, я не могу позволить кому — то еще прикасаться к тебе. Меня это бесит, Кира, — как-то горько усмехнулся он.
— Значит, Державин был прав, — едва слышно произнесла я и добавила чуть громче: — Запрет на общение с Максимом? Какая у него была подоплека? Только ли верность «Немезису»?
— Я всегда доверял своим сотрудникам и понимал, что ставить невыполнимые условия — прямой путь к краху. Приказывать же держаться от кого — то подальше — практически невыполнимо, ведь человеческий фактор никто не отменял. Обычно хватало лишь предупреждения: одно лишь мое обоснованное подозрение и вы будете уволены. Но такого бреда, как с тобой, я не творил еще никогда! Я ненавижу Державина за то, что он даже думать посмел о тебе. И он так же относится ко мне, понимая истинную причину моих действий.
