По его губам пробежала какая-то судорога, то ли презрительная насмешка, то ли злая ухмылка.
– Да я не к маме. Я, скорее, к вам. Хотела узнать, вы ели сегодня? Я имею в виду после школы.
– А вы что, нас покормить хотите? – Из глаз выплескивалась злоба, лихая, неприкрытая. – С чего бы это вдруг?
– Парень, ты бы повежливее, – сообщил из-за плеча Милы Игорь. – Это я с утра твою мать домой привел. Последний квартал на себе практически тащил. Узнаешь меня?
Мальчишка смерил Игоря взглядом, сказал через силу:
– Узнаю. И че?
– Витя, я только сегодня узнала про вашу… ситуацию. – Мила не сразу подобрала нужное слово. – Прости, наверное, я плохой педагог, что не интересовалась раньше. Но мы нашли вашу маму на улице, и Игорь привел ее домой, а я подумала, что вы, наверное, голодные. Если мама весь день спит, то она и не готовила же ничего, да?
– Приготовить и Олька может, только не из чего, – мрачно сообщил Витя. Теперь он выглядел не таким ощетинившимся, словно какая-то неведомая Миле гроза прошла мимо. – Тоха должен только завтра прийти, а постоянно у него просить тоже нельзя. Он деньги не печатает.
Тохой, скорее всего, был старший брат Кедровских Антон, который, если верить биологичке, работал на фанерном заводе, возглавляемом Андреем Васильевым. Ну да, учительница биологии говорила, что тот помогает семье с беспутной матерью. Но как же он не проверяет наличие продуктов, зная, что брат и сестренка наверняка голодные? Впрочем, чего удивляться. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Трудно ожидать повышенной социальной ответственности от человека, который вырос с такой матерью.
– Вот что, Витя. Я бы сходила вам за продуктами, но мне нужно успеть вернуться домой до семи, – сказала Мила, приняв решение. – Давай сделаем так. Я сейчас дам тебе денег, ты сбегаешь в магазин, купишь все необходимое, а Оля приготовит. Ты ж сказал, что она умеет. Курицу, к примеру, запечет?
– Какую курицу, – из-за спины брата снова появилась бледная тень. Оля. – Разве ж можно целую курицу за один раз съесть? Из курицы лучше суп сварить. С макаронами, чтобы сытнее. Но лучше из тушенки. Дешевле выйдет. Не надо покупать курицу, Вить. Тушенки купи, макарон, масла растительного, картошки, лука, моркови, а еще геркулеса и пшена, кашу сварим. Столько дадите? Это, наверное, не меньше тысячи надо.
У Милы перехватило горло.
– Я больше дам. Вы купите все что надо, а часть денег оставьте, чтобы еще на потом хватило.
– Оставить деньги нельзя, мамка отберет и самогон купит, – деловито сказала Оля. – У нее нюх на деньги. Тоша всегда продукты приносит, денег нам не дает. Но мамка иногда тушенку все равно на самогонку меняет. Поливановы гонят на продажу и взамен трех банок тушенки одну бутылку самогона дают. Поэтому мы тушенку в запас не покупаем.
Господи, господи, господи. Она же даже не представляла, что в двадцать первом веке дети могут так жить.
– Вот три тысячи, – проговорила Мила, открывая кошелек. Несмотря на скромную зарплату провинциальной учительницы, она могла жить, ни в чем себе не отказывая благодаря маме и ее мужу. Их доходы позволяли не считать три тысячи чем-то значительным для ее бюджета. Господи, господи, как же ей повезло родиться у своей мамы, а не у Полины Кедровской, к примеру. – Витя, купи все, что посчитаешь нужным. Желательно так, чтобы хватило до конца недели. И чтобы на самогон нельзя было обменять. Потом я еще что-нибудь придумаю. Справишься?
Мальчик независимо шмыгнул носом.
– Справлюсь, не маленький.
– Вить, а может… – Оля переминалась с ноги на ногу, словно не решаясь что-то сказать.
– Олька, молчи, а. Я с тобой потом поговорю, – отрезал ее брат и снова повернулся к Миле. – Спасибо, Камилла Александровна. Я потом Тохе скажу, он вам отдаст. Просто сегодня подевался куда-то, а есть действительно очень хочется. Мы со вчера ничего не ели.
– Как со вчера? – ахнула Мила. – А в школе? Вы что, на большой перемене не ходили в столовую? У вас же должны быть бесплатные обеды. Витя!
– Ходили. Я имел в виду, что мы дома ничего со вчера не ели, а в школе конечно. Да и невкусно там было. Рыбные фрикадельки в томате. Гадость.
Пожалуй, с этим определением Мила была согласна.
– В общем, купи то, что вам надо. Хорошо? И отдавать ничего не нужно. Когда брат появится, пусть лучше он вам еще продуктов купит.
– Витенька, сынок, кто пришел? – раздался из комнаты хриплый женский голос.
Мальчик тут же изменился в лице.
– Так, я в магазин, пока мама про деньги не узнала. Камилла Александровна, вы идите сейчас, ладно?
Быстро сунув ноги в стоящие у входа разбитые, не очень целые кроссовки, слишком легкие для не закончившегося зимнего сезона и наверняка промокающие, парень натянул куртку, шапку и выскочил в подъезд.
– Олечка, доченька, кто там? – снова позвал женский голос.
– Никто, мама. Учительница приходила, – быстро ответила девочка. – Я портфель в школе забыла, она принесла. Камилла Александровна, вы же не хотите с мамой поговорить? – Взгляд у нее был такой умоляющий, что Миле стало ее жалко.
– Нет, не хочу. На твою маму я уже сегодня насмотрелась, – вздохнув, сказала она. – Ладно, Оля, я пойду. Завтра в школе поговорим.
– О чем? – В глазах девочки плескался теперь не страх даже, а ужас.
– Да просто поговорим, – не понимая природы этого ужаса, сказала Мила. – А сейчас ты иди к маме.
Дверь мягко стукнула о косяк, закрывшись перед ее носом.
Следующий день ничего нового не принес. Охранник Николай, сменивший Игоря, жизнерадостностью и дружелюбием последнего не обладал, поэтому в разговоры с Милой не вступал, на утренней прогулке с Кактусом молча шел в метре позади, по дороге в школу тоже не проронил ни слова и напоминал скорее неодушевленный предмет, а не человека. Буркнул лишь, что заступил на смену на сутки, потому что Игнат попросил его подменить. С ее точки зрения, провести сутки в машине с заведенным двигателем было невыносимо, но не влезать же ей в распорядок дня охранников Соболева.
Урока в классе Вити и Оли Кедровских у Милы сегодня не было. Двойняшек она видела мельком в коридоре, но те при виде учительницы английского развернулись и шмыгнули куда-то в сторону. Видимо, стеснялись того, что вчера она дала им деньги на продукты. Мила и сама не знала, почему ее так заинтересовала эта парочка. То, что неблагополучные семьи существуют, она знала и раньше, не было в этом ничего нового. Почему-то ей казалось ужасно несправедливым, что выкопанный Кактусом клад нашелся после того, как дом перестал принадлежать Кедровским. Кто бы его там ни спрятал, хотя бы четверть найденного принадлежала бы этой семье, которая отчаянно нуждалась в деньгах.
С другой стороны, Мила даже не сомневалась, что в случае получения этих денег Полина Кедровская сразу бы их пропила. Если она тушенку на водку меняет, оставляя детей голодными, о чем тут еще говорить. И все же несправедливость произошедшего жгла ей душу.
