Все остальное пространство выстраивалось вокруг этой печи, работая на нее, обыгрывая ее основательность и самостоятельность. Печь дополнялась и блестящими панелями огромного холодильника, и длинным широким, персон на двадцать столом на металлических ножках и с каменной столешницей, и легкими, совершенно не устаревшими стульями с высокой удобной спинкой, и свисающей с полотка люстрой, да не одной, а несколькими, выполненными в одном стиле, но разными, причем каждая из них практически являлась произведением искусства.
Это было так красиво, уместно, легко и основательно одновременно и при этом так комфортно и удобно, что у Милы захватило дыхание от восторга.
– Вы удивительно талантливый, Савелий, – сказала она, не сумев сдержать этот рвущийся изнутри восторг. – Я никогда не видела ничего подобного. Олегу Ивановичу с вами очень повезло.
– Зато его банковскому счету повезло гораздо меньше, – архитектор засмеялся. – Я сразу его предупредил, что сэкономить на отделке не получится. И в результате сейчас ситуация крайне близка к той, что описана в знаменитой «Саге о Форсайтах». Боюсь, архитектор, то есть я, значительно превысил утвержденную смету, и Васин, в лучших традициях Сомса Форсайта, не очень-то этому рад.
– Я надеюсь, он не будет с вами судиться, а вы не намерены погибнуть под колесами, как архитектор Боссини, описанный Голсуорси?
– То есть «Сагу» вы читали, – с удовлетворением отметил Гранатов. – Это хорошо, я люблю, когда совпадают культурные коды, особенно если человек мне симпатичен. Правда, Филипп Боссини попал под лошадь, а не под колеса. Но нет, я вовсе не собираюсь повторять его судьбу, уверяю вас. А Олег Иванович ведет себя вполне достойно, понимает, что это не я виноват в том, что цены на все позиции взлетели минимум на сорок процентов. Да и выбор резко сократился, мы сейчас стараемся выкупить все, что найдем, потому и встречаемся каждый день. Вы, кстати, не против, если я оставлю вас на полчаса? Сейчас Васин приедет.
– Конечно, нет, – воскликнула Мила. – Вы и так потратили кучу времени, чтобы показать мне дом.
– Можете подождать в библиотеке, там очень удобные кресла.
– Нет, мы с Кактусом лучше пройдемся, – отказалась Мила.
Рассиживаться в чужих креслах без приглашения хозяина дома она считала неуместным, да и погода сегодня была гораздо лучше вчерашней. Яркое солнце делало день по-настоящему весенним, почти теплым. Оказавшись на улице, она повертела головой, принимая решение, куда идти. Вчерашний лесок, расположенный слева, она отмела сразу, ей не хотелось, чтобы Кактус снова извалялся в грязи, испачкав бежевое нутро «Альфа Ромео», которую вчера пришлось загонять на чистку.
Поэтому, не отпуская собаку с поводка, она пошла направо, к другим участкам и возводимым на них домам. Почему-то вдруг ей захотелось увидеть ту землю, из-за которой в конце минувшего лета в Малодвинске произошло убийство. Мама с Погодиным там бывали, а вот Миле не довелось. Между тем именно на том земельном участке располагались остатки старого городского храма. Сейчас участок, выкупленный государством, активно расчищался.
Именно по нему должна была проходить дорога, ведущая к будущему аэропорту. Располагался он на окраине Кузнечной слободы, по крайней мере, от дома Васина туда нужно было идти минут пять-шесть. Оно и понятно, кто вкладывает деньги в дорогое строительство в непосредственной близости к взлетно-посадочной полосе? Никому ведь не надо, чтобы у тебя над головой летали самолеты.
На гравийной дороге, идущей вдоль всей слободы, снег уже растаял, было довольно чисто, поэтому Мила, подумав, все-таки решилась спустить собаку с поводка. Кактус нуждался в свободе, и уж если она привезла его на городскую окраину, то хотя бы должна дать немного побегать. Радостно взвизгнув, пес тут же умчался вперед, но, впрочем, не пропав из вида.
На окраине поселка под строительство расчищалось сразу несколько земельных участков. Тот, на котором располагался храм, был самым крайним, участок перед ним был полностью лишен построек, просто пустырь, заросший засохшим и вмерзшим в слежавшийся снег бурьяном, а вот на третьем с конца кренились к земле остатки какого-то здания, причем каменного и очень старого.
Нырнув под проржавевшую и провисшую сетку-рабицу, Кактус деловито обнюхивал обнажившийся полуразрушенный каменный фундамент и вдруг начал активно рыть землю вокруг него, словно прорывая вход в лисью нору. Ну что поделать, если собака норная? Стоя за забором, чтобы не нарушить границы чужих владений, Мила смиренно наблюдала за тем, как летят вокруг комья подмерзшей земли. Что ж поделать, придется просить разрешения у Васина вымыть собаке лапы перед тем, как садиться в машину.
Кактус рыл с упоением, даже не оглядываясь на хозяйку, у которой начали подмерзать в щегольских осенних ботинках ноги. Вот не выпендривалась бы, а надела сапожки на меху и чувствовала бы себя гораздо увереннее. Впрочем, она же ехала на экскурсию, которая вовсе не предполагала долгой прогулки. В вырытой им яме, точнее, подкопе, ведущем под дом, Кактус скрылся уже почти наполовину. Только черная со светло-коричневым кружком под хвостом попа торчала наружу.
Мила вдруг забеспокоилась, что, оказавшись в узком лазу целиком, ее собака не сможет выбраться обратно. А если земля обрушится под тяжестью старых камней? Когда Кактус появился в ее доме, она много читала про эту породу, а потому знала, что ягдтерьеры часто гибнут на охоте из-за того, что их завалило землей, и хозяевам частенько приходится их откапывать. Господи, ну почему у маминых соседей по даче оказалась не болонка, а охотничья собака, причем довольно упрямая!
– Кактус, Кактус, вылезай, – без всякой, впрочем, надежды на успех позвала Мила. – Если ты там застрянешь, что я буду делать?
Ее пса вообще не волновало, что именно она будет делать. Комья земли продолжали лететь из ямы, как будто там работал небольших размеров экскаватор. Внезапно Мила услышала какой-то треск, а потом звон, как будто под землей что-то разбилось. Чертыхаясь и пытаясь отозвать собаку, Мила полезла через дыру в сетке. Торчащая проволока зацепилась за ткань красного пуховика, Мила замерла, чтобы его не порвать, негнущимися пальцами отцепилась от сетки. Она очутилась все-таки внутри участка, оскальзываясь на мокром снегу, подошла к разрушенному дому, присела, потянув Кактуса за задние лапы.
– Вылезай, я кому сказала?
Пес издавал какие-то звуки, которые можно было принять и за «да, хозяйка, как знаешь» и за «да пошла ты к черту, я тут делом занят». Среди кучек земли, которую он успел выдать «на гора», что-то блестело. Мила присела и подняла это что-то, оказавшееся полустертой, потемневшей от времени монетой. Рядом лежала еще одна, и еще, и еще. «Десять грошей» – прочитала она на одной. «Король Александр Цезарь» – на другой. Монеты были явно польскими. Что же это получается, Кактус нашел клад?
– Вылезай, – повторила Мила, почему-то шепотом. От странности происходящего ее даже в жар бросило, хотя за минуту до этого она чувствовала, что замерзла. – Кактус, я кому говорю?
Почему-то на этот раз собака послушалась, то ли устала рыть землю, то ли убедилась, что в выкопанной ею норе не живет никто интересный, то ли расслышала что-то особенное в Милиной интонации, но перепачканный землей Кактус предстал перед ней, лизнул в нос, вопросительно заглядывая в лицо. Что, мол? Мила отодвинула его, заглянула в яму, в которой, пусть и довольно далеко, увидела расколотый глиняный горшок, а рядом с ним россыпь все тех же монет. Точно, клад.
