– И я, – отвечаю коротко.
Через некоторое время мы покидаем номер, чтобы отправиться в опасное путешествие в Эмираты. Страну, где в башне страшного, грозного отца заперта моя восточная принцесса.
– Ты позер, – говорит мне Омар на арабском, когда в полночь мы едем в кузове одного из грузовиков через пустыню. – Я не понимаю, что сестра нашла в тебе.
– А ты всех мужчин оцениваешь? Так, может, тебе они больше по вкусу? – ухмыляюсь, упираясь носами ботинок в коробки с муляжом.
– Кто?
– Мужчины.
– Следи за своей речью, шакал, – цедит он сквозь зубы, пиная коробку ко мне. – Я выпущу твои кишки, как только закончится операция.
– А чего ты так злишься? – продолжаю доставать его. – В наше время это нормальное явление.
– В вашем грязном, поганом мире это нормально, а у нас харам.
Слышу это слово, и внутри как будто кто-то полоснул хиджаром по сердцу. Это было одно из любимых слов моей Амиры, пока мы встречались. Она постоянно тормозила меня им.
Дальше мы едем молча. Напряжение вокруг нас нарастает, когда мы приближаемся к месту расправы над предыдущим караваном. Такое ощущение, что опасность витает в воздухе. Рассекает его, словно ятаган, свистит возле уха, заставляя вздрагивать. Каждый из нас передергивает затвор оружия, готовясь спустить курок и начать атаку. Я нащупываю рукоятку пистолета и немного успокаиваюсь. Бросаю взгляд на сложенные в углу ручные пулеметы и надеюсь, что вся эта амуниция поможет нам выжить.
Перед операцией я хотел связаться с Амирой, чтобы услышать ее голос. Возможно, в последний раз. Но передумал. Не хочу заставлять ее волноваться, моей принцессе сейчас и так несладко.
– Тише, – шикает один из людей Заида и поднимает руку, чтобы прекратить бубнеж в кузове.
Мы все замираем, напряженно вслушиваясь в тишину, когда наши грузовики притормаживают. Секунда. Две. Три.
А потом слева и справа резко заводятся двигатели машин и включается дальний свет, который проникает даже через тент, которым накрыты наши грузовики.
– На счет три, – шепчет Омар. И с каждым произнесенным им словом кровь все быстрее бежит по венам, а по телу прокатывается волна дрожи, подгоняемая адреналином. – Раз. – Мы встаем. – Два. – Парни берутся за крепления бортов и тента. – Три.
Борт опускается, тент поднимается, а мы прячемся за ящики с муляжом, когда начинаем обстреливать машины слева и справа от нас. Грузовики срываются с места и несутся, насколько могут быстро, рассекая песок, а рядом с нами, не отставая, едут джипы.
– Бронированное стекло! – выкрикивает Омар.
– Вижу! – отзываюсь я.
– По колесам! – кричит он, и наши пули устремляются ниже.
Мы выводим из строя все четыре автомобиля, а потом Омар стучит по кабине нашего грузовика, чтобы тот остановился. Из едущего впереди выскакивают Валид со своими людьми. Начинается сумасшествие, в котором трудно понять, кто твой друг, а кто враг. Я вижу, как в этой перестрелке падают, словно подкошенные, несколько людей шейха и моего отца. Мы прячемся за грузовик, а те, кто напал на нас, – за свои машины. Выстрелы стихают. Никто не произносит ни слова, каждый из нас замер в ожидании.
– Наконец настал момент, – повернув голову в сторону, шепчу Омару, стоящему у меня за спиной, – когда охотник превращается в добычу.
– Что ты задумал, Фоули? – тихо спрашивает он.
Протягиваю руку и стаскиваю из кузова ручной пулемет.
– Давно я не стрелял из такого, – усмехаюсь.
Поднимаю оружие выше.
– Я выхожу первым, вы за мной. Обходите слева и, пока я буду поливать их, берете тех из первой машины. Остальных можно класть.
– С чего вдруг? Мы всех возьмем.
– Всех не нужно. Вероятнее всего, в первой сидит тот, кто отвечает за эту операцию. Именно он подавал знаки окружать караван, когда они подъехали.
– Мы берем на себя третью и четвертую машины, – слышу в наушнике голос Валида.
– Вторая за нами, – отзывается один из людей шейха.
– Не помни́ их главного, – усмехаюсь, обращаясь к Омару.
– Буду нежен, как с любимой женой, – отвечает он таким же тоном.
– Считать не буду. Все готовы? – Как только слышу положительный ответ, командую: – Вперед!
И безумие возобновляется, только теперь с еще большим остервенением. Когда стрельба ожидаема, никто из ее участников не впадает в панику, а потому не совершает ошибок и не пытается убить противника с еще большей жестокостью. Когда ты ожидаешь, что в тебя будут стрелять, знаешь это наверняка, но не знаешь, в какой момент это начнется, нервы сдают. Это как закрыть человека где-нибудь в заброшенном помещении, сказать, что убьешь его, как только вернешься, и, когда уходишь, он начинает сходить с ума. В конце концов он жаждет твоего возвращения, чтобы пытка ожиданием уже закончилась. Неизвестность хуже даже самой страшной определенности.
Я расчищаю путь для четырех человек, движущихся за моей спиной. На моей голове каска, я в бронежилете, объят адреналиновым дурманом, но где-то на подсознании инстинкт самосохранения вопит спрятаться. Правда, прятаться особо некуда, учитывая, что нам надо добраться до первой машины.
– Один убегает! – выкрикивает боец моего отца и бросается за беглецом.
Эта суматоха немного переводит внимание как наше, так и врагов, что дает нам возможность ускориться и быстрее подобраться к машинам. Я не знаю, сколько длится бойня, но по внутреннему ощущению считанные секунды. Когда все заканчивается, я приваливаюсь к колесу джипа и обвожу взглядом последствия. Половина наших людей мертва, из их группы выжили только трое. Но, самое главное, мы взяли того, кто этим руководил, и сохранили «товар». Так что цель достигнута.
– Ты ранен, – говорит Омар, присаживаясь рядом.
Слышу, как Валид докладывает шейху, что стрельба закончилась. Адреналин постепенно спадает, и теперь я чувствую, как правое плечо прошивает адская боль, а потом рука начинает неметь.
– Я не имел намерения оскорбить твою семью, Омар, – говорю негромко, прикрывая глаза.
– У меня еще будет шанс съездить тебе по лицу за твой поступок, Фоули, – хмыкает он. – Отбрось драму, тебе придется выжить только ради моей мести.
Меня бьет озноб, а в месте, где прострелена рука, температура меняется, кажется, каждые три секунды. То печет, то обдает холодом.
– Вызовите к нам домой врача, – командует Омар как раз перед тем, как мои глаза наконец закрываются, а все тело становится одним сплошным источником боли.
Глава 35
Открываю глаза и моргаю. Веки налились свинцом, все тело ломит.
– Омар, он пришел в себя, – говорит кто-то, и я поворачиваю голову на источник звука. Она тоже тяжелая, поэтому буквально скатывается на другую сторону, и подбородок упирается в плечо. Навожу резкость. Возле окна стоит один из людей Аль Мансури, а в кресле напротив кровати сидит, развалившись, сын шейха.
