– Какой? – севшим голосом спрашиваю я.
– Ваша жена или ребенок. Нам нужно понимать, кто важнее.
– Он еще слишком мал, чтобы делать выбор в его пользу, – перебивает отец.
– Да. Но я не могу брать на себя эту ответственность. Если мы сейчас… избавим вашу жену от плода, нам будет легче ее спасти. Но если нашей целью будут оба, я не ручаюсь за исход.
Мое сердце раскалывается надвое, готовясь остановить работу одной из половин. Похоронить ее глубоко внутри, чтобы в каждый год в этот день оплакивать того, кто для меня дороже собственной жизни.
– Спасайте ее, – выдавливаю из себя. – И не дай Аллах сказать ей, что у вас был выбор. Она не должна знать.
Врач кивает и скрывается за дверью, а я опускаю голову и зажмуриваюсь, переваривая то, что произошло. Я не виню Нису, потому что сам виноват в том, что она не была счастлива со мной. Я должен был сделать все, чтобы она улыбалась и чувствовала себя главной женщиной моей жизни. Тогда бы мы наверняка смогли избежать этого ужаса. Но я так не сделал, и теперь поздно класть голову на плаху. Если Ниса посчитает нужным, она сама это сделает, а я даже не стану сопротивляться.
Несколько часов ада, которые я проживаю, тянутся, словно кто-то намеренно замедлил ход времени. Мне кажется, я уже сам умер и отдал каждый орган моим самым дорогим людям, чтобы их спасли.
Бадал приносит кофе, пытается всунуть мне в руки какую-то еду, но я ее отталкиваю. Отец уходит к маме, кивнув на мою просьбу ничего ей не рассказывать, и снова возвращается. Эта больница сейчас для меня словно поделена на две стороны. На одной – счастье появления на свет младшей сестры, улыбки мамы, счастье отца. На второй – моя ведьма, борющаяся со смертью, и мой ребенок, который ничем не заслужил то, через что вынужден пройти.
– Омар, Фоули здесь, – произносит Бадал. Я только успеваю повернуться к ним лицом, как кулак Финна летит мне в лицо.
Все происходит настолько молниеносно, что даже помощники не успевают среагировать. Я не защищаюсь. Не в моих правилах подставлять вторую щеку или заниматься самобичеванием. Но если совершил ошибку – разгребай последствия. Сейчас же у меня просто физически нет сил сопротивляться.
– Финн! – вскрикивает Мишель, бросаясь к мужу, когда он снова заносит руку. – Перестань!
Он делает шаг назад и сверлит меня взглядом, полным обещания ужаса.
– Я разорву тебя на куски и скормлю своим собакам! – рычит он, подаваясь вперед.
– Финн, прошу тебя, – просит Мишель, отодвигая его в сторону. – Омар, Ниса жива? – всхлипывает она.
– Жива, – отвечаю, стирая тыльной стороной ладони кровь из разбитого носа.
– Господин, вам надо показаться врачу, – встревает Бадал.
Надо. Я слышал хруст при ударе, нос наверняка сломан. Но как я сейчас могу оставить свой пост? В любой момент может выйти врач и сообщить новости.
– Веди доктора, тут пусть обрабатывают.
Эта клиника принадлежит моей семье. Надо будет, главврач тут и операционную устроит посреди коридора.
Пока мне вправляют нос и обрабатывают лопнувшую губу тут же, у двери реанимации, я разговариваю с Мишель. Объясняю ей, что произошло. Финн матерится и еще пару раз пытается броситься на меня, но Бадал с Фатихом уже готовы к этому, так что сдерживают его порывы. Мишель всхлипывает и постоянно бросает взгляд на дверь реанимации. Я уже перестал туда смотреть, потому что так мне еще хуже. Когда накрывает осознанием, что хрупкая, маленькая Ниса лежит там на огромной кровати совсем одна, подключенная к десяткам трубок… внутри меня еще что-то умирает.
Наконец пытка заканчивается, когда тот же врач показывается в коридоре. Я подскакиваю со стула и подбегаю к нему.
– Жива? – выдыхаю.
Он кивает, стаскивая маску.
– Жива. Пришлось влить в нее огромную дозу лекарств. Но нога уже начала приходить в норму, и температура снизилась, а это хороший знак. Ваша жена спит под действием снотворного, и так пробудет еще пару дней, чтобы восстановиться. Но в целом прогнозы положительные.
– А ребенок? Он жив? – спрашиваю, и мое сердце останавливается в ожидании ответа.
Глава 48
Омар
– Жив, – отвечает врач, и я слышу шумный выдох всех здесь присутствующих.
– Но как?..
– Температура пошла на спад, так что мы решили попробовать сохранить ребенка. Но, как и договаривались, ставку делали на вашу жену. Все обошлось.
– Последствия для ребенка?
– Пока сложно сказать, но, скорее всего, существенных не будет. Ребенок надежно защищен плацентой.
– Когда я могу увидеть ее?
– Переведем в палату утром, тогда и приезжайте.
Мишель еще задает врачу кучу вопросов, я внимательно слушаю, улавливая основную суть. Нужно поберечься, только положительные эмоции, витамины и свежий воздух. Полноценный сон, никаких тревог, убрать все раздражающие факторы.
Я. Я ее главный раздражающий фактор. Я – тот, кто не дает ей расслабиться и получать положительные эмоции. Устранить все раздражающие факторы?.. Я пока не готов.
Ночую в больнице. Не могу уехать, оставив ее одну. Мне выделяют пустую палату, и до утра я нахожусь там. Сплю обрывками, постоянно просыпаюсь рывком с колотящимся сердцем. Мне снится Ниса. Как она бредет по пустыне, а потом падает, как подкошенная, и умирает на месте. Холодный пот омывает мое тело. Такое ощущение, что я впадаю в состояние бреда каждый раз, как просыпаюсь. Иду к реанимации, стою перед дверью, мысленно даря всю свою силу Нисе и нашему ребенку. Они должны выжить, во что бы то ни стало. Ради меня и ради них самих. Я надеюсь, ей хватит любви к жизни, чтобы выкарабкаться.
Врач сказал, что первые сутки самые показательные. Если они пройдут хорошо, значит, дальше только выздоровление. Я молюсь об этом.
Утром, едва светает, я снова у реанимации. Жду, когда Нису перевезут в палату. Финн с Мишель тоже здесь. По моей просьбе о них тоже позаботились, но они ночевали в отеле рядом с больницей. Я же уйти не смог. Старший Фоули периодически бросает на меня хмурые взгляды, но сегодня он молчалив, только успокаивает периодически всхлипывающую жену.
Ночью я тоже хотел расплакаться. Мне казалось, что после этого должно стать легче. Но так и не смог выдавить из себя ни слезинки.
Наконец двери реанимации распахиваются, и оттуда показываются медработники, вывозящие широкую кровать с Нисой на ней. Сердце снова сжимается в крохотный комок, когда я вижу ее. Как и представлял себе, моя жена обвешана трубками. Маленькая, хрупкая, бледная.
Ни меня, ни родителей Нисы не подпускают к каталке, так что нам приходится следовать за ней к лифту, пропускать вперед медиков, а потом следующим спускаться на нужный этаж.
В палату к жене я попадаю примерно через полтора часа, когда оттуда выходит Мишель. Мне кажется правильным, что первой вошла мама Нисы, потому что она – самый дорогой человек для моей девочки. Себя я таковым назвать пока не могу.
