Папа кивнул, и секретарь ушел, чтобы подать знак начинать церемонию.
Прямо над нами, в галерее, менестрели заиграли веселую мелодию – сигнал всем, кто еще слонялся по аванзалу, занять места. Затем музыканты грянули величественный марш – выход архиепископа Томаса, которому предстояло провести церемонию. Она, однако, не была религиозной, поскольку и это оскорбило бы темных фей, и архиепископа сопровождали шесть служек без священных символов и кадил с ладаном. Вместо него воздух наполняли ароматы многих тысяч цветов, расстилавшихся по залу ковром. Архиепископ в алом облачении с полосами из золотой вышивки и церемониальном головном уборе выглядел очень величественно. Служки в возрасте от девяти до двенадцати лет, выстроенные по росту, были одеты в тон.
Следом появился хор в белоснежных одеждах, смешанный по возрасту и полу, и расположился вдоль стены в центре зала. Когда марш кончился, настал черед хора, и они затянули древнюю песню, в основном состоящую из таких слов: «Да здравствует король, да здравствует королева, да здравствует принцесса». Традиция традицией, но текст песни не то чтобы блестящий. Снова посмотрев в глазок, я увидела, как темные феи ухмылялись.
«Да как будто вы бы лучше сочинили», – обиженно подумала я.
Темным феям совершенно не давалась музыка, и поэтому, чтобы в их дворах и поместьях звучало что-нибудь приличное, обычно приходилось похищать и заколдовывать музыкантов-людей, которых для этого нужно сперва обманом заставить оскорбить темного. Я поспешила отогнать от себя эти мысли. О темных лучше вообще ничего не думать.
Последние аккорды песни были сигналом для нас. Первым вышел папа, за ним – мама с Авророй, и следом Мелали в белом чепце с вуалью и платье, которое казалось сшитым из по меньшей мере семи сотен метров тонкого янтарного льна. Мелали выглядела так, словно не была до конца уверена, что в маминых объятиях Аврора в безопасности. Постоянно подергивала руками, будто ужасно хотела выхватить малышку и прижать к себе.
Затем мы встали позади традиционного крестильного сосуда, величественной чаши из резного алебастра высотой человеку по пояс, и повернулись к архиепископу и гостям. Мелали заняла место по левую руку от мамы, а я – по правую руку от папы.
Архиепископ произнес речь о долге родителей по отношению к ребенку и долге ребенка по отношению к родителям. Затем он повернулся к залу.
– Вы собрались здесь засвидетельствовать, что этот младенец – законнорожденная дочь короля Карлсона и королевы Алитии. Что она – прямая наследница королевства Тиренделл. Признаете ли вы ее?
– Признаем! – отозвалась толпа.
Правда, я не могла сказать наверняка, подал ли голос кто-то из темных, но это не имело значения. Они не имели права высказываться в делах сугубо человеческих.
– Крестные матери этого дитя, пожалуйста, подойдите, – попросил архиепископ.
Так вот, мы понятия не имели, кто из приглашенных светлых фей решил стать крестными Авроры; лишь знали, что вызовется по крайней мере одна, но не больше трех. Не представляю – как, думаю, и остальные, – соревнуются ли светлые феи между собой за роль крестной. Как вообще это происходит? Может, их выбирает какое-нибудь собрание? Разумеется, любая светлая фея будет хороша, но некоторые все-таки более могущественны, а значит, они лучшие защитники. И случись что с папой и мамой, эта защита окажется жизненно важна: долгом крестных матерей будет унести Аврору в безопасность, обучить ее мудро править королевством.
На то есть причина. Случалось, что люди, которых назначали защитниками новорожденных королей и королев, затем переходили на темную сторону. В каждом известном мне королевстве был хотя бы один человек, кому власть ударила в голову и кто решил, что из него выйдет лучший правитель, чем из законного наследника. В случае Тиренделла, если бы около трехсот лет назад одна из крестных матерей принца Лайонела не взяла дело в свои руки и не выкрала мальчика как раз когда убийца под командованием его дяди готовился сбросить его с Северной башни, папы бы здесь не было.
Само собой, мы хотели заполучить самых сильных фей.
Первой выступила высокая, полная достоинства зеленоволосая фея, чей костюм представлял собой нечто среднее между мерцающим серебристым платьем и тонким доспехом. Выглядела она многообещающе. Ее крылья, как у насекомого, были защищены поблескивающим зеленым панцирем, из-за которого казалось, что она несет на спине щит из изумрудной эмали.
– Я Бьянка Крепкий Щит, и я буду этому ребенку крестной матерью, – проговорила фея звонким голосом, что разнесся эхом по залу.
– Милости простим и в добрый час, Бьянка Крепкий Щит, – отозвался папа с поклоном. – Мы перед вами в долгу.
Фея поклонилась в ответ и встала справа от меня.
Затем вперед шагнула вторая, чуть пониже ростом, с белоснежными волосами, в длинных, украшенных драгоценными камнями одеждах. Когда я увидела, что ее стрекозиные крылья увиты серебряными прожилками, которыми феи укрепляли ослабевшие крылья, и на лице проглядывали едва заметные морщинки, я с изумлением поняла: ее волосы не были выкрашены, они поседели от возраста. Значит, она принадлежала к старейшим и мудрейшим светлым феям Тиренделла. Я чуть не взвизгнула от радости, но сдержалась.
– Я Домна Сребродрево, и я буду этому ребенку крестной матерью, – произнесла фея тихо, но ее голос тоже разнесся эхом по залу.
Папа поприветствовал ее так же, как Бьянку, и Домна заняла место рядом с ней.
Третья фея выглядела едва ли старше меня. У нее были алые волосы и птичьи крылья, и наряд, будто сотканный из пламени. А еще – самая заразительная улыбка, которую я когда-либо видела, и я вдруг поняла, что улыбаюсь ей в ответ.
– Я Брианна Огнеястреб, – объявила она и усмехнулась чуть шире, когда все, кроме фей, ахнули. – И я буду этому ребенку крестной матерью.
Все в Тиренделле знают, кто такая Брианна Огнеястреб. Та самая фея, которая три сотни лет назад подхватила принца Лайонела с края башни и отнесла в безопасность. Папа поклонился и поприветствовал ее точь-в-точь как остальных двух, должным образом. Но я знала, что внутри он наверняка почти растаял, как желе. Глаза у мамы уж точно стали как два блюдца.
Архиепископ не обратил на все это никакого внимания. Он протянул к Авроре ладони, и мама вложила ее в его руки. Мелали стиснула зубы, но архиепископ держал Аврору со знанием дела. Он чуть-чуть качнулся на носках, и тут же раздался звонкий довольный смех малышки, заставивший всех, кроме темных фей, улыбнуться.
Архиепископ окунул пальцы в воду купели, приложил их ко лбу Авроры.
– Милое дитя, имя, что для тебя выбрано, – Аврора Хлоя Серафина. Прими его и расти в свете и любви своей семьи, друзей. Я дарую тебе защиту и благословение Церкви и всех ее слуг.
Теперь пришло время подарков от крестных матерей. Не осязаемых, которые высились горой на столе в задней части зала. Нет, эти дары были куда важнее!
Архиепископ передал Аврору Бьянке. Фея тоже приняла малышку с уверенностью той, кто имел дело с множеством младенцев, уложила на сгиб левой руки, а пальцы правой окунула в сосуд. Затем тронула ими то же место на лбу Авроры, и малышка на мгновение засияла чистым белым светом.
