— Анарен, ну я ведь уже тебе помогала. И мы отлично справились вдвоем. А одна моя знакомая говорила, что подвиг — дело общее, ну и вот она я, чтобы оно было общим.
— Я за тебя волнуюсь, — искренне сказал я. Лампа тихо горела, разбрызгивая золотые мазки по волосам Хельги — вот она, моя пиратская принцесса, писательница, сильная и смелая девушка. Настоящая. — Я очень за тебя волнуюсь. И за нее… или за него.
Хельга рассмеялась — наверно, именно с таким лицом ее принцесса Эрна добывала клады и побеждала врагов.
— Ты же слышал, что сказал доктор. Посильную работу — можно, — напомнила она и с самым серьезным видом подошла к коробке с лунным серебром. — Просто давай начнем, и говори, что я должна делать.
Не родился еще тот, кто смог бы переупрямить гнома — я в очередной раз убедился в правоте этой старой пословицы. Инструменты ждали, лунное серебро мягко светило в коробке, и все самое хорошее было впереди. Я знал, что верну свое честное имя — и надо было действовать.
Но перед этим я набросил на Хельгу защитное заклинание. Пусть теперь упрямится, сколько хочет.
— Хорошо, — кивнул я, вынимая капли лунного серебра. Легкие, теплые, они казались живыми. Вот моя рука качнется, и капли выкатятся из нее, растекутся по полу ручейками живой воды. Я разместил первую каплю на рабочей поверхности и взял первый стек для того, чтобы проложить основные дорожки заклинания, которое превратит лунное серебро в артефакт.
Надо будет потом перевезти сюда все вещи из моего прежнего дома. Надо будет сделать здесь ремонт перед тем, как Хельге наступит время рожать. Листья и цветы ложились на сверкающую гладь лунного серебра, и я знал, что у меня все получится. Это была совершенно спокойная, несокрушимая уверенность в себе.
— Двойной стек, — приказал я, не отрывая острый носик первого стека от лунного серебра. Хельга сразу же сообразила, что мне нужно, молниеносным движением вложила стек в протянутую руку, и мои металлические помощники заскользили по лунному серебру в плавном танце. На поверхности капли расцвел сад удивительной красоты — это было поистине произведение искусства, и мне даже стало жаль, что отец Хельги переплавит его, чтобы артефакт предстал для всех просто куском редкого металла.
От стеков рассыпались сиреневые искры, и воздух лаборатории наполнился запахом жасмина.
— Первый готов, — прошептал я. Руки сделались неповоротливыми и тяжелыми, как всегда бывает при трудной работе, но я ощущал эту тяжесть как-то со стороны, словно мое тело мне не принадлежало. Хельга бодро смотрела на меня и улыбалась — от этой улыбки невольно хотелось улыбнуться в ответ. — Продолжаем.
* * *
Хельга
Просто удивительно, но меня больше не тошнило, хотя весь вечер после визита доктора я обнималась с бадьей. Кейси принесла вернский корень, заварила мне чаю и сообщила:
— Матушка моя сказала, что у нее в подполе маринованные огурчики. Крепкие, хрустящие! Самое то в вашем положении, а матушка у меня на готовку мастерица, таких огурцов, как у нее, во всем Северном уделе ни у кого нет. Хотите, принесу?
А вот огурцов и правда захотелось — Кейси была права, они и правда хрустели так, что хруст казался музыкой. Я и сама не заметила, как расправилась с целой дюжиной, и это было единственным, что я съела за вечер, и что сумело во мне удержаться. Мать только головой покачала.
— Ты так совсем отощаешь. Я тоже, помнится, была чисто веточка, ветром качало. А что поделать, вот так детки даются.
На этот раз работа в качестве ассистентки Анарена далась мне совсем легко. Когда мы вышли из лаборатории, и он передал моему отцу коробку с каплями лунного серебра, то я чувствовала себя свежей и бодрой. Встать бы сейчас на лыжи да пробежать по свежему снегу милю-другую, вот это было бы здорово! Я прекрасно понимала, что ночью никто не катается, это было бы глупо, и все-таки спросила:
— Может, выйдем на воздух? Метель вроде кончилась.
Анарен нахмурился, словно прикидывал, какие у этого могут быть последствия, и ответил:
— Нам бы, конечно, лучше не маячить снаружи, пока твой отец уносит капли на переплавку. Но в саду можно постоять — завтра расскажи Кейси, что тебе было дурно, и мы вышли продышаться.
— Отличный план! — одобрила я и отправилась одеваться, не забыв мысленно поблагодарить родителей за то, что торопливо собирая нас с Анареном в ссылку, они не забыли положить в тюки мою шубку и здоровенный лохматый тулуп для него.
Зимняя ночь казалась хрустальной. Мороза почти не было — так, холод едва покусывал за нос и щеки. В черной глубине неба гроздьями сверкали огромные колючие звезды. Почти полная луна заливала Хаттавертте мягким золотым светом — поселок, укутанный снежным одеялом, был погружен в глубокий сон. Даже со стороны гномьих шахт не доносилось ни звука. Мир был так прекрасен, что я замерла на ступеньках, не в силах оторвать глаз от его красоты. Анарен стоял рядом, и мы были словно первосущества, которые открывали для себя всю радость и счастье места, в котором им предстояло жить.
В гномьем тулупе мой муж был похож на дикого великана с гор, и это было одновременно очень забавно и очень трогательно.
— Гномы отсюда не уйдут, — негромко сказала я. — Нет на свете такого гнома, который ушел бы от подземных сокровищ. Скоро Хаттавертте станет городом. Маленьким, но красивым.
Когда я говорила об этом, то мне хотелось улыбаться. Я вдруг представила мальчика и девочку, которые строили снежную крепость в саду. Мальчик был похож на меня, такой же рыжий и основательный. А девочка оказалась копией Анарена — легкая, тоненькая, воздушная.
— Это будет наш мир, — негромко откликнулся Анарен, обняв меня за плечи. От него веяло усталостью и теплом, и в его объятиях было так хорошо, словно этого эльфа на самом деле создали для меня, а я была вылеплена из первоглины для него. — И мы будем жить в нем свободными людьми, и наши дети тоже. Здесь нам всем будет хорошо, Хельга, обещаю.
— Мне кажется, это будет мальчик, — призналась я. — Хороший такой паренек, похожий на нас с тобой.
Анарен улыбнулся. Бесчисленные звёзды рассыпались над нами пригоршнями серебра. Где-то в невообразимой вышине разлился тонкий мелодичный звук — так бывает, когда идут морозы. Вроде бы еще и не холодно, и ты не веришь, что зима способна взяться за тебя всерьез, но потом слышишь этот звук и хочешь уйти в дом, развести огонь в камине и сесть в кресло, укутавшись в одеяло и взяв кружку чая побольше.
— Неважно, — ответил Анарен. — Неважно, мальчик это или девочка. Будем петь песни ему или ей, рассказывать сказки и катать на шее. Здорово, правда?
— Здорово, — согласилась я. Мы стояли на крыльце нашего дома, и это было очень тихое, трепетное чувство. Я держала его в ладонях и знала, что не выпущу, не потеряю, не растрачу. — А я никогда не думала, что у меня будут дети. Что я кого-то полюблю, выйду замуж. И вот…
Анарен обнял меня крепче. От его рук веяло надеждой, и я впервые в жизни по-настоящему почувствовала, что значит “быть как за каменной стеной”.
