Осматриваюсь, подхожу к окну, и вдруг дверь в спальню открывается, а я медленно поворачиваюсь, уже готовая сходить с ума от неловкости и стыда. А если я вчера так напилась, что позволила снять себя, как дешёвую шлюху, какому-то непонятному мужику? А если он старый? А если мы переспали?
Сотни «если» крутятся в мыслях, но я не успеваю придумать ещё несколько поводов для ненависти себя, как вдруг понимаю, что я у Макса, черт его дери, Тимофеева.
Стоит в дверях, хмурится, руки на груди сложил. Ну и что ты хмуришься? Это же не ты проснулся непонятно где.
— Проснулась наконец? — спрашивает он холодно, и мне вдруг становится некомфортно от этого ледяного тона и взгляда. — Почти два часа дня.
— Я… — жмусь на месте, не понимая, куда себя деть. Я то складываю руки в замок, то опускаю их на талию. Не могу сделать вид, что не волнуюсь. — Я помешала каким-то твоим планам, что так долго спала?
— Помешала ты только моему крепкому сну, потому что в квартире одна комната, а диван на кухне ужасно неудобный и маленький.
Тут я и правда чувствую укол вины. Я ни черта не помню из всего, что происходило вчера в клубе, но кажется, что у Макса я оказалась вообще не просто так. Он смягчается, на лице появляется чуть довольная улыбка, и от этого жеста даже мне становится проще дышать.
Я вдруг вспоминаю тот случай в его квартире, когда он не захотел спать на диване и пришел ко мне с подушкой и крепкими объятьями, но… Да. Кажется, сейчас между нами слишком большая пропасть.
— Прости, что заняла твою кровать, — простая вежливость и ничего больше.
— Да ладно, это же я тебя сюда притащил. Ты-то до последнего сопротивлялась.
— Правда? — мы так и стоим в разных концах комнаты: я у окна, упираясь поясницей в подоконник, а Макс у двери, скучающе прислонившись плечом к косяку. Неловкость витает в воздухе вязкой жидкостью. Её, кажется, почти можно потрогать. Мне ещё никогда не было так неловко с ним. Годы разлуки не проходят без следа. — Я ничего не помню, если честно…
— Если захочешь, то расскажу, — он пожал плечами. Идиотский жест, жутко равнодушный. — Но не думаю, что ты будешь рада слышать, как твой парень…
— Это я помню, — перебиваю его и дико краснею. Обсуждать Влада я сейчас точно не собираюсь, тем более с Максом. — Помню все, что было до того, как вышла из туалета, а дальше провал.
— Да дальше, собственно, и ничего интересного, — Макс хохотнул и сделал пару шагов, усаживаясь на подоконник рядом со мной. — Ты отлупила меня за то, что утащил тебя из клуба, потом пела песни таксисту, ему же рассказала, что у тебя в семье очень толерантно относятся к геям, а он, по твоему мнению, был уж очень на него похож. Потом я затащил тебя сюда, ты опять меня избила, а потом нашла на полке футболку и свалила в душ. Правда, уснула в ванной через минуту, успела только переодеться. Потом, когда я тебя перетащил на кровать, ты пыталась снова меня избить, но одеяло и тепло сделали свое дело, и ты уснула.
— Твою ма-а-а-ать… — закрываю лицо руками, желая больше никогда не видеть Макса. И как он все это вытерпел-то вообще? Я ещё никогда не напивалась до такого состояния, и по тупому стечению обстоятельств мой первый раз выпал на совесть Макса. Как иронично, хоть какой-то первый раз рядом с ним. Чёрт, глупая шутка… — Мне ужасно стыдно, прости, что тебе пришлось меня такую терпеть. Я никогда так сильно не напивалась.
— И почему же решила напиться вчера? — он поворачивается лицом ко мне и смотрит с прищуром, словно что-то знает. А какой ответ ты ждёшь, хороший мой? Что я напилась, потому что встретила свою первую любовь и не смогла сдержать эмоций? Не дождешься, миленький.
— Коктейль был слишком вкусный, а я слишком устала, и как-то всё навалилось, что я вот так вот…
— Пошли завтракать, малышка, я тебе блинчики приготовил.
Он отталкивается от подоконника, а я только хочу открыть рот, чтобы сказать, что я больше не малышка, как вдруг он поворачивается, нависает надо мной, вжимая в подоконник, и тихо шепчет:
— Не смей говорить, что ты не малышка. Может, для каких-нибудь идиотов ты и кукла, но для меня только малышка. Поняла?
Я киваю, не в силах вымолвить и слова. Он катастрофически близко, и если в свои пятнадцать я просто чувствовала трепет в такие моменты, то сейчас буквально дрожу и едва ли стою на ногах. Он высокий, но наклоняется ко мне, чтобы глаза были на одном уровне, иначе я бы пялилась на его ключицы. Руки по обе стороны от меня, а хитрые глаза прожигают насквозь. Я не могу пошевелиться и слова вымолвить тоже не могу. Я не должна так реагировать, знаю это, но по-другому не получается. Макс словно знает, за какие ниточки нужно дергать, чтобы сломать меня, и моя оборона медленно трещит по швам. Возможно, долго игнорировать его не выйдет, и мы снова сможем общаться?
Собираю все силы в кулак и киваю, а потом чуть отстраняю Макса от себя. Мне катастрофически нужно уйти от него, срочно нужно умыться. Чёрт. У меня же на лице, наверное, тихий ужас…
— Малышка хочет писать, — шепчу, сдерживая смех, и Макс отступает, тоже хохоча надо мной.
— Дверь справа, как выйдешь, — говорит он, и я ухожу по указанному направлению, стараясь не расхохотаться вслух.
В зеркале, на удивление, на меня смотрит немного помятая и растрёпанная Арина, а не девушка из фильма ужасов, как я ожидала. Видимо, мой пьяный мозг смог не только переодеться, но ещё и смыть косметику, что не может не радовать.
Провожу в ванной минут десять, но выходить не тороплюсь. Замираю у двери, положив пальцы на ручку. Отчего-то по всем внутренностям проходит мелкая дрожь, и я правда не понимаю, что происходит. Чувства к нему в прошлом, я совершенно другой человек. Что тогда?
Выхожу, наплевав на всё, и иду на кухню, где меня ждёт Макс, по пути подхватываю телефон, где уже красуется несколько пропущенных от Юльки и куча сообщений от Влада, содержание которых я пока ещё не хочу знать.
Только усаживаюсь за стол, как телефон снова звонит, и на экране появляется фотка Влада, на что Макс закатывает глаза, а я только усмехаюсь этому жесту. Взрослый мужчина, а ведёт себя как ребёнок.
— Ну чего же ты, кукла, трубку не берешь? — спрашивает Тимофеев, приподняв свою идеальную бровь, а я слишком демонстративно сбрасываю вызов, хотя не понимаю, к чему эта показуха. Я не хочу разговаривать с Владом не из-за Макса, а из-за того, что он придурок.
— Хочу поесть блинчики, а не выслушивать извинения, — пожимаю плечами и утаскиваю с тарелки лакомство, наслаждаясь прекрасным вкусом. Как в старые добрые, идеально.
— Думаешь, он будет извиняться? — спрашивает Макс, наливая мне кофе.
— Уверена. Он всегда, когда выпьет, косячит, а потом по два часа рассказывает, каким был идиотом.
Годы идут, совершеннолетие не за горами, а вовремя прикусывать язык я так и не научилась. Сколько бы ни старалась говорить после того, как подумаю, постоянно наступаю на одни и те же грабли. Ничему жизнь не учит…
