Подумав, куда бы он сам на месте испанского командующего отвел свой флот, коммодор приказал взять курс на юг, к мысу Сангли, где помимо небольшого городка располагалась опять же небольшая военно-морская база и арсенал. Именно туда, где его с нетерпением ждал "доброволец" Протопопов, негласно назначенный контр-адмиралом Монтехо ответственным за первый акт грядущего сражения. А по-другому и быть не могло, ведь помимо его "минного дивизиона", состоявшего из бывшего "Пьемонта", "Полярного лиса" и "Песца", более боеспособных кораблей близ Сангли не было. Лишь инвалиды, да старые, мало на что годные, канонерки составляли компанию его кораблям.
Здраво предполагая, что днем американцы не сунутся в залив, Протопопов каждую ночь выдвигал один из минных крейсеров на позицию к острову Сан Николас, что располагался милях в пяти от судоходных проливов. Так что когда на дежурившем "Песце" расслышали артиллерийскую канонаду, он, как и было приказано, потихоньку отступил, не выдавая себя неприятелю. Подобные меры предосторожности позволили не только сохранить уголь и ресурс котлов кораблей его небольшого отряда, но также давали экипажам и расчетам батарей возможность спокойно отдыхать по ночам, а не трястись в неизвестности, ожидая каждую секунду появления противника на горизонте. Потому, стоило минному крейсеру прибыть на рейд Кавите и передать информацию об интенсивной стрельбе, оставшиеся тут силы начали потихоньку готовиться к предстоящему сражению.
В топки абсолютно всех, включая не способные дать ход, кораблей полетел уголь. До боя, что мог начаться с первыми лучами солнца, оставалось не менее трех часов, а потому форсировать разогрев котлов какой-либо потребности не имелось. Так, тихо, спокойно, в рабочей обстановке, хоронившиеся до поры до времени в бухте Бакоор корабли "минного дивизиона" оказались готовы дать ход уже к половине пятого утра, и лишь отсутствие на затянутом утренним туманом горизонте противника заставляло Протопопова продолжать скрывать свой отряд за мысом, куда из-за мелководья не смог бы пролезть ни один крупный крейсер. И даже бывший "Пьемонт", переименованный испанцами в "Рапидо", вместо так и не купленного немецкого лайнера "Колумбия", не доставал до дна всего метр. И это после того, как корабль заметно потерял в вооружении, по сравнению с временами службы в итальянском Королевском флоте!
Вообще, стоило сказать, что новое название вполне подходило этому быстроногому крейсеру. Ведь, с тем вооружением, что было установлено на нем перед выходом к Филиппинам, корабль в полной мере стал соответствовать классификации, что давалась ему в итальянском флоте - "Таранный минный крейсер". Не в последнюю очередь в силу катастрофической нехватки вооружения, "Рапидо" сохранил лишь шесть 120-мм орудий Армстронга, что заняли места шестидюймовок, и три минных аппарата, благо 14-дюймовые самоходные мины, используемые в испанском флоте, были подобны тем, что применяли итальянцы. Потому особых проблем с пополнением боеприпасов не возникло. Разве что имевшиеся на борту "Кристобаля Колона" снаряды к орудиям Армстронга пришлось поровну разделить с "Рейна Регента II", на чей борт перекочевали все шесть 120-мм пушек броненосного крейсера. Но для будущего лидера минных крейсеров подобного вооружения было более чем достаточно. По сути, сейчас "Рапидо" представлял собой несколько меньший по размерам, не столь быстроходный и чуть слабее вооруженный прообраз русского крейсера "Новик", коему еще только предстояло появиться на свет. И опыт боевого применения подобного корабля, да еще совместно с эсминцами, роль которых выполняли минные крейсера, являлся действительно бесценным. Одно было обидно - у американцев здесь не имелось собственных миноносцев, потому опыт обещал быть несколько однобоким - лишь минные атаки крупных крейсеров и транспортов. Все же, несмотря на расставленные минные поля, имелся более чем вероятный шанс сохранения противником плавучести даже после подрыва. Вот для последующего добивания подобных подранков, что могли попытаться найти спасение на мелководье, отделившись от основных сил, и был сформирован минный дивизион. Впрочем, для наседания на хвост отступающему противнику он тоже более чем годился.
И вот как раз для того, чтобы скрыть присутствие "засадного полка" Протопопова, выставленные в бухте Канакао жертвенные агнцы и жгли в топках своих котлов самый дешевый и самый зольный уголь, что только нашелся на местных угольных станциях. В компании со сжигаемой ветошью, пропитанной отработанным машинным маслом, они давали столь много обволакивающего всю округу дыма, что редкие дымы миноносных кораблей попросту терялись на их фоне.
По сути, сложилась весьма схожая ситуация, что имела место быть в истории являвшейся родной для одного единственного человека во всем мире. Правда, тот, в свою очередь, не то, что имел какое-либо представление о ходе боя в Манильском заливе столь далекой и не интересующей его войны, он вообще не знал, что в районе Филиппин шли какие-либо бои. Все же этот театр боевых действий являлся второстепенным и вряд ли удосужился хотя бы десятка строк в учебниках по мировой истории, по которым когда-то давно, очень давно, грыз гранит науки некто Иванов Иван Иванович. Потому некому было удивиться полному повторению американским командующим своих же действий. А отчего им было не повториться, если, за исключением ряда нюансов, он ни во что не ставил силы испанской эскадры и имел все те же опасения насчет некоторого количества подводных мин и миноносцев? Тот же факт, что первый выстрел этого боя раздался на какие-то двадцать три минуты позже, можно было отнести к допустимой погрешности. А также к частично переданному бывшими защитниками Асэба своего боевого опыта испанским коллегам.
Пристрелка, начавшаяся орудиями береговой обороны в 5:38 утра, поначалу приводила лишь к пустому расходованию снарядов. Слишком далеко для старых и короткоствольных 120-мм, 150-мм и 170-мм орудий находились корабли американской эскадры, чтобы можно было рассчитывать на прицельный огонь. Все же разлет снарядов подобных пушек на дистанции в 25 кабельтовых, где для облегчения пристрелки заранее были заякорены выкрашенные в красный цвет буи, составлял слишком большое значение, чтобы можно было говорить о таком понятии, как точность. И поделать с этим что-либо не представлялось возможным. Разве что стрелять, стрелять и стрелять, надеясь на срабатывание закона больших чисел. Вот только со скорострельностью у старых орудий Онторио, Ордоньес и Круппа было ничуть не лучше точности. Их время безвозвратно ушло с появлением новых, более длинноствольных и скорострельных, орудий Армстронга и Канэ, но за неимением гербовой в ход пускали то, что имелось под рукой.
Лишь оказавшись на дистанции примерно в 15 кабельтов, Дьюи приказал повернуть бортом к огрызающемуся огнем противнику и начать пристрелку. Дождавшись, когда все корабли его эскадры сократившие расстояния между собой всего до одного кабельтова, окажутся способны начать обстрел, он дал отмашку. "Когда вы будете готовы, Гридли, можете открывать огонь." - именно с этой фразы коммодора, можно сказать, по-настоящему началась первая фаза боя, которому, с рядом перерывов, предстояло занять весь этот непростой день. И не только!
Не прошло и минуты со времени отдачи приказа, как подали голос восьмидюймовки, сперва носовой, а после и кормовой башен флагманской "Олимпии", вслед за которыми заговорили десятки прочих орудий всех кораблей эскадры - от крупнокалиберных двенадцатидюймовок "Индепенденса" до 37-мм пушек противоминного калибра. Правда огонь последних довольно скоро прекратился - как только по горячим головам отличившихся "умом и сообразительностью" комендоров постучали крепкие кулаки унтер офицеров. Все же для таких целей и дистанций снаряды этих орудий не подходили от слова "совсем".
