Пластмассовый корпус «Электроники» одновременно холодил и жег руки.
Стас будто держал в ладонях саму сущность звука, воплощенную в вещь. Ведь магнитная лента в аудиокассете – совсем не то же, что цифровой файл; звуковые дорожки, борозды, царапины – не нули и единицы; а помехи, создаваемые временем, – не чистый звук цифры, вечный, статичный и неменяющийся.
Он воткнул в гнездо провод наушников, надел их, провел пальцами по кнопкам. Задержался над самой большой и нажал.
В уши хлынул неприятный шум, тот самый, вызывающий дрожь и испарину по всему телу. Хык-хык-хык. Хр-р-р-р-р. Хык-хык-хык. Но теперь к нему прибавился и другой: п-ш-п, п-ш-п.
Звук был механическим, похожим на скрип и шуршание неисправных колес, его не смог бы издавать человек.
Все сомнения отпали, когда Стас услышал писклявый детский голос:
– Полли, тебе нравится мой грузовичок? Почти как твой велик, только он немножко скрипит. Он возит песок сюда, потом – сюда… и сюда. И вывозит, если песок лишний. Вж-ж-ж-ж. Видишь? Я строю песочный замок. – Ребенок засмеялся. – А хочешь, я тебе одуванчиков нарву? Смотри, сколько их вон там, у забора. А то они скоро будут лохматые, а сейчас еще желтенькие. Нет? Почему? – Последовала недолгая пауза, сопровождающаяся тяжелым дыханием, и снова ребенок заговорил, виновато оправдываясь: – Полли, я не понимаю. Что ты говоришь? Ты обиделась? Полли, ты плачешь? Полли! Куда ты побежала? Полли, я…
Взволнованный детский голос прервался щелчком.
Последовала тишина, монотонная, тяжелая и тревожная. Оказывается, тишина тоже имеет звук.
Магнитная лента наматывалась с одного колесика на другой, отсчитывая секунды, потом минуты, а тишина все продолжалась.
Стас поерзал на диванчике, спустил затекшие ноги на пол, хотел уже перемотать пленку вперед, но тут в наушниках так отчаянно заскрипело, что он поморщился. Стас не сразу узнал этот противный скрип, только секунд через десять.
Точно такой же звук сопровождал жизнь всех жильцов квартиры Платовых вот уже года два, потому что Юрка любил разукрашивать рисунки фломастерами, а те, будто издеваясь, скрежетали все громче, на последнем издыхании, пока не умирали под нажимом Юркиной руки.
Магнитная лента зафиксировала именно этот звук – скрип фломастера, которым водят по бумаге. Полина что-то рисовала и, судя по силе нажима, делала это рьяно, с ненавистью.
Послышался дробный шум упавших мелких предметов и глухой удар. Стас буквально видел, как Полина с красными от слез глазами смахивает фломастеры и карандаши на пол и в ярости обрушивает ладонь на крышку стола.
Щелчок.
Колесики остановились, первая сторона аудиокассеты была прослушана.
Стас сдернул наушники, выдохнул и провел ладонью по лбу, смахнув испарину.
Он остро почувствовал напряжение, которое когда-то давно сопровождало Полину. С помощью одних лишь звуков воссоздавал историю ее дня, ее отношений с окружающими. Будто его перенесли во времени, уменьшили до размеров комара и посадили на плечо Полины, чтобы он увидел и прочувствовал ее боль. И, наверное, захотел не меньше ее самой найти и наказать виновных.
Да, именно этого Полина и добивалась.
Вызвать в нем ненависть к ее обидчикам, чтобы он вместе с ней прошел путь ее последнего дня жизни и пришел к тем же желаниям, к каким пришла она.
Стас снова надел наушники, вынул аудиокассету, перевернул ее на другую сторону, вставил в магнитофон и нажал на кнопку воспроизведения.
Далекий городской шум перенес его в июль, на одну из улиц Леногорска тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Мимо проносились автомобили, отчетливо был слышен шум моторов и шелест шин по асфальту.
– Извини, эй! Э-эй! – прокричал какой-то мужчина. – Девочка! Ты не подскажешь, где тут…
– Да ты что? – перебил его властный женский голос. – Она же из нашего двора. Ну та, недоразвитая. Не слышит она ничего, хоть из пушки стреляй. Да и не разговаривает, даже не мычит. Улыбается только. Говорю же, отсталая девочка… – Женщина поцокала. – Бедняжечка, как уж Бог ее обидел. Вроде и на вид красавица, а мозгами-то не вышла.
Сами собой у Стаса сжались кулаки.
– Нет-нет, ничего, – пробормотал мужчина. В его тоне появились жалость, страх и брезгливость. – Ты иди, девочка. Иди. Вон там твой дом, если потерялась.
– Бедняжка, – еще раз посетовала женщина. – С магнитофоном ходит, смотри. Зачем он ей, она же не слышит? Наверное, и кнопки-то нажимать не умеет… – Внезапный вскрик перекрыл уличный шум: – Жора, убери ее от меня! Жора!
– Да не бойся ты, она что-то сказать хочет. Девочка, мы не понимаем тебя. Может, хоть на листочке напишешь?
– Она меня сейчас зашибет своими жестами. Жора! – не переставала верещать женщина. – Жора, она как будто кричит на меня! Ос-с-споди-сусе… надо сказать ее мамаше, чтоб не выпускала ее из дома…
Щелчок.
Шум проезжающих автомобилей сменился тишиной. И вновь появилось дыхание. Только другое: частое, то носом, то ртом, свистяще-хрипучее. Полина нервничала, волновалась.
Стас услышал, как воркуют голуби, уловил взмахи их крыльев, монотонный звук фонтана, далекий девичий смех, стук каблуков, тихую музыку, шаги, еще чье-то дыхание. Казалось, даже дома и цветы в клумбах издают только им характерные шумовые интонации, имеют свой голос.
Звуки росли, приобретали оттенки, розовый, синий, желтый, оранжевый. Будто сочными мазками на белом полотне сама собой рисовалась картина, и вот Стас уже представил Пушкинский сквер в центральной части Леногорска, у Коммунального проспекта. Он точно знал, что не ошибся, за эти полчаса он освоил важный навык: глухая девочка научила его по-настоящему слышать.
– Привет, Пол. Долго ждала? – сказали совсем близко, и дыхание Полины на миг остановилось, замерло.
Последовал долгий выдох.
– Прости, меня бабуля задержала, – продолжил парень. – Ты же знаешь, какое у нее увлечение, она вечно меня пытается в него затянуть. Сегодня рисовала новый знак, я тебе его еще не показывал. Примерно такой. – Его подошвы зашаркали по асфальту. – Похожий на звезду, что ли. Только шестиконечную. А внутри знака вообще не пойми что. А вчера она рисовала круг с точкой в центре. Называла его… погоди… сейчас вспомню… циркуль, кажется. Нет, не циркуль. Циркуляр. В общем, не помню. Что?.. О, точно. Циркумпункт. Пол, откуда ты все знаешь? Порой мне кажется, что ты могла бы уже сейчас преподавать в институте.
Он засмеялся, радостно и по-доброму. Опять заворковали голуби.
– Ну что? Ты готова? – Голос парня дрогнул, неожиданно став хриплым. – Тогда поехали? Да ну… не волнуйся… это не так уж далеко. На велосипедах быстро доедем.
Щелчок.
Еще щелчок.
Стас уловил еле слышный шорох, прижал наушники ладонями, нахмурился. Опять узнал то самое «п-ш-п, п-ш-п» – точно такой же звук сопровождал игрушечный грузовик в песочнице. Только сейчас ехал не грузовик, а велосипед. Очевидно, тоже по песку.
